— Но мне удалось узнать имена женщин, подавших жалобы, — говорит он. — Поскольку они часто бывают в баре, их будет достаточно просто найти.
— Может быть, — говорю я, — если они достаточно часто бывают в баре, они даже смогут подтвердить, действительно ли братья работали в ночь убийства Джоанны. — Потому что в противном случае нам придется выбивать эту информацию из персонала. Члены семьи часто прикрывают друг друга.
На моих губах появляется улыбка, когда я думаю о Рисе, который отбивается от пляжных тигриц.
— Тебе стоит взять это на себя. Уверена, тигрицы с пляжа тебе понравятся.
Он делает глоток воды и закрывает бутылку.
— Смешно. Но у меня ведь есть подход к леди, не так ли?
Я приподнимаю бровь.
— Это шутка, агент Нолан?
— Не привыкай к этому.
Я качаю головой и снова принимаюсь делать записи. Рис пытается поднять мне настроение, и я ценю его усилия. Я прекращаю писать, когда меня осеняет.
Я смотрю на телефон, гадая, что сказал обо мне бармен Торренс. Не то чтобы мы друзья или близкие приятели, нас всего лишь свело неудачное стечение обстоятельств. По словам Кэмерон, она больше никогда не видела его с той ночи. Мимолетная интрижка, о которой она тут же забыла после того, как на ее лучшую подругу напали и чуть не убили.
Затем был разговор с Торренсом, когда Рис возобновил мое дело. Десятиминутный допрос, который не принес ничего нового. Я ушла к причалу. Торренс и Кэм вышли из бара и отправились к нему в квартиру. Ничего больше.
Я беру телефон. Мне нужно знать, что он сказал обо мне и Джоанне. На двух женщин, связанных с барами, где он работал, напали, и это слишком жутко.
Я пытаюсь представить лицо Майка Риксона, приближающегося ко мне на причале…
Неужели брат Торренса пришел искать его, а нашел меня? И Джоанна отчасти повторила мою судьбу?
— Думаю, на данный момент этого достаточно, — говорю я, вставая и прижимая блокнот к груди. Я убираю телефон в задний карман. — Я закончила. Увидимся утром.
— Нам лучше жить в одной комнате.
Его слова останавливают меня у двери.
— Ты серьезно? Из-за загадочной записки из трех слов? Ты же вроде сказал, что нам не стоит воспринимать это всерьез.
— Я никогда этого не говорил. Будь то одержимый фанат, ревнивый агент или безумный призрак из твоего прошлого, осторожность не помешает.
Упоминание о призраке из прошлого заставляет меня вздрогнуть. Он не забыл. Означает ли это, что он верит в него, или просто верит, что я думаю, что он реален?
— И твои инстинкты агента ФБР говорят, что я в опасности, — оброняю я.
— Они говорят, что этот человек знает, где ты живешь. Они знают номер комнаты, потому что, скорее всего, следили за тобой. — Он делает паузу, чтобы я осознала всю серьезность положения. — Пока мы не вычислим автора записки, я с тебя глаз не спущу. Сегодня ты останешься в моей комнате.
Глава 12
Книга Кэмерон
Лэйкин: Тогда
Пробуждение в больничной палате похоже на рождение во второй раз, только соображаешь лучше младенца. Все чувства обострены. Свет слишком яркий. Звуки слишком громкие. Запахи невыносимые. Накрахмаленные простыни натирают кожу, как соленая вода обжигает рану.
Каждое движение вызывает дискомфорт. Вы не помните, что такое голод.
Только жажда.
У меня во рту настолько пересохло, что язык был словно наждачная бумага. Или как паутина. Я все время пыталась вытащить ее, пока одна из медсестер не уменьшила дозу морфия.
А потом… боль.
Мое тело было сгустком боли.
Мне понадобилась неделя, чтобы вспомнить свое имя.
И еще две недели, чтобы самостоятельно пользоваться ванной.
Это был первый раз, когда я увидела в зеркале изуродованное тело…
Скажем так, по сравнению с психологической травмой физическая агония была терпимой.
Но хуже всего была изоляция. Даже после Эмбер мне не было так плохо. Я никогда не чувствовала себя такой одинокой, такой отрезанной от мира. Словно мой собственный маленький мир остановился, а все остальные продолжали жить без меня. Я застыла в подвешенном состоянии.
Я провела первые дни, засыпая и просыпаясь, исцеляясь, восстанавливаясь. Мое тело боролось за жизнь. Я еще не понимала, почему лежу в больнице. Я существовала в пространстве где-то между реальностью и кошмаром. Меня словно охватил сонный паралич, и я из-за всех сил старалась полностью проснуться.
Когда я пробивалась в страну живых, детектив Даттон был первым, на кого падал мой расплывчатый взгляд.
Мое первое впечатление о детективе Даттоне:
Толстый и ленивый. С животом, переваливающимся через черный ремень, для меня он был воплощением всего неправильного в мире, и, в частности, в Америке. Делающий ровно столько, чтобы не выгнали, но не стремящийся ни к чему большему.
Не дай Бог, он действительно меня слушал. Не думаю, что Даттон мне поверил, или он был слишком безразличен, чтобы искать убийцу. Для него угроза миновала… если она вообще когда-либо существовала. Я могла сказать это по тому, как его водянистые глаза, страдающие от катаракты, пристально смотрели на меня; он был из клуба старых мальчиков — тех, которые думают, что если женщины ведут себя не как примерные девочки, то получают то, что заслуживают.
Как и положено, Даттон пригласил врача проверить мои жизненные показатели и провести анализы, после чего мне разрешили поговорить с ним. Он сразу перешел к вопросам.
«Вы помните, как были в «Док-Хаусе»?
«Вы помните, кто был там той ночью? С кем вы разговаривали… помните?
«Вы помните хоть что-нибудь?»
Ответ на каждый вопрос: не помню.
Это рассердило детектива. Он очень хотел побыстрее разделаться с делом, и я никак этому не способствовала. Но я не верила. Когда он рассказал все, что было известно о ночи нападения, я слушала, словно это история о ком-то другом.
Он поспешно изложил свою гипотезу о том, что произошло:
Мы с Кэмерон пошли в «Док-Хаус». Дрю, все еще разъяренный из-за ссоры, выследил меня до бара и, после того как тот закрылся, загнал в угол на причале. Мы поссорились, и он десять раз ударил меня ножом, а затем попытался скрыть улики, выбросив тело в Мертвую реку. От меня не ускользнула горькая ирония. В Мертвой реке водились только аллигаторы (и, по словам Даттона, мне повезло, «не оказаться съеденной аллигатором»). Затем, слабое течение, должно быть, унесло меня ближе к озеру Юстис. Там меня выбросило на берег, а через несколько часов ранним утром на тело наткнулся рыбак. К тому времени, как прибыли медики, я не реагировала на раздражители, предположительно мертвая.
