Делала бабушка и свойский крахмал. Причем не из какого-то там особенного картофеля, а с того, что оставался от осенней копки и не убирался для хранения в погреб. В ход шли и отходы, и поврежденные, мелкие, а порою даже и подмерзшие клубни. Этот картофель очищался от кожуры, мылся в холодной воде и затем измельчался на мелкой терке. В чан, куда сбрасывалась вся перетертая масса, затем наливалась вода, а потом все процеживалось через сито и через сложенную вдвое марлю. После этого смесь отстаивалась, и крахмал оседал на дно. Далее вода сливалась, и в чан наливалась новая. Такой процесс повторялся несколько раз, и в итоге получался чистый продукт.
После этого бабуля отжимала сырой крахмал и, рассыпав его на подносе или на широких фанерках, сушила на печи. В духовку его ставить было нельзя, иначе он очень быстро превращался в клейстер. Сушить нужно было только лишь в теплом месте. Как только крахмал высыхал, его растирали или даже просто раскатывали на столе скалкой. В итоге получался желтоватого цвета порошок, ничем не уступающий магазинному, который на заводах специально подсинивали, так сказать, для «эстетики».
С ведра обычной картошки у бабушки выходило где-то около полутора килограммов крахмала. Запустить производство по его получению в поместье никакого труда бы не составило, учитывая, что совсем недавно там даже был освоен довольно сложный процесс отжима семян подсолнечника. Маслобойка, со слов его ветеранов, уже вовсю работала, а ведь в ней были достаточно сложные для этого времени механизмы. И ведь ничего, все получилось!
Теперь оставалось только расписать подробно весь производственный процесс и подсказать, какое там нужно будет оборудование, ну и кому уже сам этот готовый продукт сбывать. Кстати, была бы возможность доставки его сюда, он бы при ведении активных боевых действий здесь точно бы пригодился. Ну это так, на будущее.
– А вот это вообще маковка, – Лешка дошел до того места, где в письме описывалась личная просьба бывшего начальника тыловой службы особой роты егерей, каптенармуса Елкина:
Нижайше вас прошу, ваше высокоблагородие, дать мне разрешение на женитьбу с дворовой бабой Ульяной. Оба мы люди одинокие, она вдовая, а я и вовсе инвалид, но так уж получилось, что у обоих у нас возник сильный интерес к другу дружке. А будучи сами людьми сурьезными, мы бы никак не хотели никаких сплетен и всякических пересуд, а желали бы только, чтобы все у нас было бы чинно. И будучи от вас получена такая великая милость и благословение, так и обвенчались бы, и зажили бы по-христиански доброй семьей.
– Совет, так сказать, и любовь! – улыбнулся Алексей. – Ну, Потап Савельевич, ну молодец! Будет вам и благословение от меня, и хороший подарок! Нужно будет отписать о выделении пяти сотен рублей из общей прибыли поместья для поддержки новой семьи. Ну и, разумеется, «вольная», как же без нее? Негоже ветерану и герою турецкой войны с крепостной в браке состоять! Детки, дай Бог, появятся, вот и вся семья его должна быть вольной.
1780 год для самого Лешки и для его роты был удачным. В середине апреля на свет появилась Анастасия Алексеевна Егорова – Настенька, а через неделю после Пасхи, на Красную горку сыграли свадьбу капитан-поручик Гусев и «стрекоза» Милица.
– Сейчас вот только учебную роту доукомплектуем, Сереж, и буду ходатайствовать о том, чтобы отпустить вас на побывку в Россию, – пообещал Алексей. – Полгода будете там и плюс два или три месяца на дорогу туда и обратно, думаю я, что начальство должно будет разрешить тебе отбыть с Буга. Все-таки у нас здесь сейчас спокойно, и по всему видать, что никаких военных действий в ближайшее время не предвидится.
Действительно, на пограничной линии царил мир. Турки вели себя тихо и лишь изредка ныряли малыми дозорами на серединные острова. Пластунский плутонг егерей с казаками-сечевиками это дело, как обычно, отслеживал, направлял на перехват свои суда и постреливал для острастки в воздух. Находники шустро отплывали к своему берегу, и на реке снова царило прежнее спокойствие.
В конце мая перед поездкой на аттестационную комиссию в Елисаветград кандидаты на первый офицерский чин сдавали экзамены в своей роте. Целый год подготовки даром для них не прошел, но суровые экзаменаторы были настроены весьма критично.
– Подпрапощик Осокин Тимофей – у тебя слабые знания по латыни и по французскому. Черчение и рисование тоже пока что не даются. И как только будешь экзамены сдавать? Ума не приложу! – ворчал председатель ротной комиссии.
Капрал Воробьев – с языками у тебя все плохо, так же как и у Осокина. А помимо этого еще и видны слабые знания в естественных науках и в начальной геометрии.
Капрал Максимов – языки.
Капрал Топорков – а у тебя, братец, вообще все плохо. Помимо тех недостатков, что были выявлены у предыдущих учеников, ты еще и пишешь коряво и с многочисленными грамматическими ошибками.
Так, и самый последний кандидат – это старший вестовой роты, рядовой Иванов. Ну вот по нему, господа офицеры, что интересно, замечаний гораздо меньше, чем у всех остальных, – почесав нос, глубокомысленно изрек капитан-поручик. – Языки, особенно латынь, ему поправлять, конечно, еще нужно, а вот в остальном все довольно неплохо. Еще, правда, на правила этикета и на умение правильно держать себя в обществе будет необходимо обратить внимание. Неизвестно ведь, к чему их штабные высокоблагородия и их превосходительства там придираться будут. Вдруг они потребуют рассказать егерей, как правильно псовую охоту нужно организовывать или про те же правила бальных приемов спросят, и вот тогда точно все – пиши пропало.
– Всего две недели вам времени осталось, – подвел итог всей проверки Живан. – Если не успеете устранить основные недостатки, то лучше уж оставайтесь здесь, чтобы перед комиссией не опозориться.
По общей просьбе ротных офицеров все пятеро кандидатов были отстранены от исполнения своих служебных обязанностей и занимались теперь только лишь подготовкой к экзаменам.
Пятого июня в станицу Николаевскую прибыл курьер.
– Ваше высокоблагородие, от дивизионного командира, их превосходительства генерал-поручика Гудовича вам отдан приказ: явиться поутру двенадцатого числа сего месяца в квартирмейстерство Елисаветградской дивизии со своими кандидатами для экзамена на право получения первого офицерского чина.
И вот уже пятерка бледных егерей стоит перед дверью в большой зал, где заседает высокая комиссия. Только что из него вышли два унтер-офицера в сопровождении командира Орловского пехотного полка, полковника Языкова Николая Даниловича. Алексей встревоженно вгляделся в хмурого штаб-офицера.
– А-а, ничего не выйдет из всей этой затеи, – раздраженно махнул тот рукой. – Как там у нас говорят – от худой осины не рождаются апельсины? Ну и чего тут выдумывать, лучше уж дурака и балбеса-недоросля из дворян тут представлять, чем вот таких смышленых, но из подлого сословия! – и, громко топая сапогами, он пошел по коридору на выход.
Стоящие в коридоре понурили голову.
– Вы егеря-волкодавы или трусливые барбосы из местечковой подворотни?! – Лешка грозно взглянул на своих солдат. – А ну держать хвост трубой! Прорвемся, братцы! Не из таких переделок с вами выбирались, чтобы вот тут перед штабным осиным листом дрожать! Смотреть орлами!
