— Хочешь попробовать? — спрашивает он и протягивает мне удочку.
Я беру ее. А сам не свожу глаз с Тедди — смотрю на легкую испарину у него на лбу, на тени от ресниц под глазами.
Удочка дергается.
— Клюет!
Я начинаю наматывать леску на катушку, рыба бьется на крючке, и от предвкушения добычи на ладонях у меня выступает пот. Я ощущаю ее страх, отчаянное желание жить — все это передается мне через леску и удилище. Наконец она выныривает из воды и, когда я вытаскиваю ее на берег, начинает молотить хвостом по воздуху. Я хватаю ее, сплошь покрытую скользкой чешуей.
— Теперь снимай с крючка, — командует Тедди. — Только осторожней, смотри не порань ее.
Я заглядываю в открытую коробку для снастей и вижу нож.
— Она же задыхается без воды. Давай скорей! — поторапливает меня Тедди.
А я думаю, как бы добраться до ножа, как удержать трепещущую рыбешку, прижать ее к траве и проткнуть жабры. Как распотрошить ее, полоснув лезвием по всему брюху. Я хочу почувствовать, как она дернется последний раз и как в меня животворной струей вольется ее жизненная сила. Однажды я уже испытал такое чувство: когда мне исполнилось десять лет и на меня наложили херем. Тогда мама наконец поставила меня в круг и дала в руки нож.
— Вот ты и повзрослел, — сказала она. — Пора становиться одним из нас.
Я помню последнюю судорогу жертвенного козла, помню гордость в глазах мамы и одобрительный шепот окружавших меня людей в мантиях. Мне хочется снова ощутить этот трепет.
Только рыбы мне мало.
Я вынимаю крючок и отпускаю дергающегося окуня обратно в озеро. Он бьет по воде хвостом и уплывает прочь. Поднявшийся легкий ветерок рябит водную гладь, в тростнике жужжат стрекозы. Я поворачиваюсь к Тедди.
— Почему ты так смотришь на меня? — спрашивает он.
25
Сорок два евро чаевых — неплохой навар для промозглого декабрьского воскресенья. Распрощавшись с туристической группой, которую она водила по римскому Форуму, Лили почувствовала, как ей на лицо шлепнулась ледяная капля дождя. Она поглядела на низко висевшие мрачные тучи и поежилась. Завтра ей определенно понадобится плащ.
С только что полученными деньгами в кармане Лили отправилась на излюбленный торговый пятачок всех прижимистых римских студентов — блошиный рынок Порта-Портезе в Трастевере. Был уже час пополудни, и торговцы, наверное, собирались закрывать свои лавки, но она еще могла успеть отхватить что-нибудь по дешевке. Когда она добралась до рынка, заморосил дождь. Лили урвала себе на скорую руку ношеный шерстяной свитер всего-навсего за три евро. От него разило табаком, но добрая стирка могла поправить дело. Еще пару евро она выложила за дождевик с капюшоном, подпорченный одной-единственной черной маслянистой полоской. И вот, облачась в обновки, в которых ей было теплее, и с оставшейся суммой в кармане она позволила себе роскошь разглядеть витрины лавок уже не впопыхах.
Лили побрела по узкому проходу между лавками, останавливаясь у развалов с дешевенькой бижутерией и фальшивыми римскими монетами, перебирая побрякушки руками, затем двинулась к площади Ипполито Ниево, где размещались антикварные лавочки. Как-то так получалось, что каждое воскресенье ее прогулки неизменно заканчивались в этой части рынка, потому что здесь торговали старинными вещами — древностями, которыми она интересовалась по-настоящему. При виде клочка средневекового гобелена или простого обломка бронзовой вещицы у нее порой начинало учащенно биться сердце.
Когда она добралась до антикварных развалов, большинство продавцов уже свернуло торговлю, и лишь у некоторых прилавки оставались открытыми под моросящим дождем. Она прошла мимо скудных товаров, мимо уставших продавцов с угрюмыми лицами и уже собралась свернуть с площади, как вдруг ее взгляд упал на небольшую деревянную коробку. Лили остановилась и уставилась на нее.
На крышке были вырезаны три перевернутых креста.
На мгновение девушке показалось, что ее влажное от измороси лицо сковало льдом. Потом Лили заметила: шкатулка стоит так, что железные петли на крышке находятся ближе к ней, и, сконфуженно улыбнувшись, переставила коробку как надо. Теперь кресты выглядели правильно. Когда упорно высматриваешь зло, то видишь его везде и всюду. «Даже если его нет».
— Предметы религиозного культа ищете? — спросил торговец по-итальянски.
Лили взглянула на его морщинистое лицо; складки почти целиком скрывали глаза.
— Я просто смотрю, спасибо.
— Вот. Тут есть еще кое-что. — Он подвинул к ней коробку, и она увидела там запутавшиеся бусинами четки, вырезанную из дерева Мадонну и старинные книги со сморщенными от сырости страницами. — Поглядите, поглядите! Не спешите.
На первый взгляд Лили не увидела в коробке ничего примечательного. Затем она обратила внимание на корешок одной из книг. На коже золотыми буквами было оттиснуто название: Книга Еноха.
Лили взяла ее и раскрыла на странице с выходными данными. Это был английский перевод Р.Х. Чарлза, вышедший в 1912 году в издательстве «Оксфорд Юниверсити Пресс». Два года назад в Парижском музее она видела фрагменты древнеэфиопской версии. Книга Еноха — древний текст, входящий в число апокрифических.
— Очень старая, — пояснил торговец.
— Да, — пробормотала Лили, — так и есть.
— Написано — тысяча девятьсот двенадцатого года.
«А содержание и того древнее», — подумала она, поглаживая пальцами пожелтевшие страницы. Этот текст появился за двести лет до рождения Христа. Это предания о том, что было задолго до Ноя и его ковчега и задолго до Мафусаила. Полистав книгу, Лили наткнулась на одно место, отчеркнутое чернилами:
«Злые существа выходят из тела их; так как они сотворены свыше и их начало и первое происхождение было от святых стражей, то они будут на земле злыми духами, и будут называться злыми духами».
— У меня есть и другие его вещи, — сказал торговец.
Лили подняла на него глаза:
— Чьи?
— Бывшего владельца книги. Это все его. — Он махнул рукой на коробки. — Месяц назад он умер, и теперь все его добро выставлено на продажу. Если вас интересуют всякие такие вещицы, у меня есть и еще кое-что. — Он наклонился, порылся в другой коробке и извлек из нее тонкую книжицу в кожаном переплете, с потрепанной обложкой в пятнах. — И автор тот же, — сказал он. — Р.Х. Чарлз.
«Не автор, — подумала она, — а переводчик». Это была Книга Юбилеев 1913 года издания — еще один священный текст дохристианской эпохи. Хотя название «Юбилеи» было ей знакомо, именно эту книгу Лили никогда не читала. Она перевернула обложку, и книга раскрылась на десятой главе, пятом стихе: это место тоже было подчеркнуто чернилами:
«Ты знаешь, как Твои стражи, отцы этих духов, поступили в мои дни. И этих духов, которые живы, также заключи и свяжи в месте осуждения, чтобы они не производили развращения между сынами Твоего раба, Боже мой, ибо они злобны и созданы на погибель!»
