Он не хотел её выпускать. Он хотел остаться запертым в её доброте.
И, Боже правый, он мог бы с таким же успехом ходить по натянутому канату через Большой Каньон. По его опыту, единственное, к чему приводит выход за пределы своих возможностей, — это неудача. Он получал пощёчину и возвращался к началу. Но когда они сидели в студии звукозаписи, Ханна прижималась к нему, как будто принадлежала ему — это было так чертовски приятно — он снова начал задаваться вопросом… что если. Что если.
Она должна была скоро вернуться в Лос-Анджелес, поэтому ему нужно было ответить на этот вопрос. Или он проснётся однажды утром и посадит её в автобус, чтобы она уехала из его жизни, и от одной мысли об этом его кожа покрылась льдом.
Подъехав к воротам охраны и вручив охраннику двадцатидолларовую купюру, он так и не нашёл ответа на вопрос "что если". Но он абсолютно верил в способность Ханны вытянуть это из него, если он позволит ей. Если он действительно сбросит последнюю защиту, она направит его туда. Потому что она была самым необыкновенным, любящим, умным существом на земле, и он заботился о ней так сильно, что иногда это лишало его способности мыслить здраво.
— Куда ты меня везёшь? — Она перевела взгляд с него на лобовое стекло, на зелень, проплывающую мимо по обе стороны, затянутую сумерками. — Я люблю сюрпризы. Пайпер устроила мне вечеринку-сюрприз, когда мне исполнился двадцать один год, и мне пришлось запереться в ванной, потому что мои безостановочные слезы радости смущали всех.
Фокс, легко представив себе это, улыбнулся. — Что тебе так нравится в них?
Она опустила подол платья, привлекая его внимание. — Наверное, то, что кто-то думал обо мне. Хотел, чтобы я чувствовала себя особенной. — Она прикусила губу и взглянула на него уголком глаза. — Держу пари, ты их ненавидишь, не так ли?
— Нет. — Обычно он мог бы оставить всё как есть, но сегодня он не был ни очаровательным, ни неуловимым, ни лёгким. Он собирал слова в глубине своего сознания и выпускал их изо рта. Начиная с этого момента. И каждый раз, когда он сопротивлялся, он думал о том, чтобы посадить Ханну в автобус. Возможно, у него и не было решения, поскольку держать её в Вестпорте — только для него? — казалось чересчур, но когда он давал Ханне знать о своих мыслях, он всегда чувствовал себя ближе к ней, всегда чувствовал себя лучше, так что он не мог ошибиться с этим. — Ты сюрприз, Ханна. Как я могу их ненавидеть? — Он тяжело прочистил горло. — Даже знакомая… ты — постоянный сюрприз.
Тишина тянулась медленно. — Красиво сказано.
Слова давили на горло, желая вырваться наружу, но впереди показался сюрприз, и он хотел увидеть её реакцию. — В любом случае. Посмотрим, сможем ли мы сегодня свести плач к минимуму. — Он поставил машину на стоянку в нескольких ярдах от художественной инсталляции, обошёл задний бампер и открыл её дверь, протягивая руку. — Пойдём, Веснушка.
Её гладкие пальцы впились в его, между её бровями образовалась линия, когда она рассматривала гигантские стальные башни, за которыми раскинулось озеро Вашингтон. В это время дня они были здесь единственными, что придавало достопримечательности ощущение одиночества и заброшенности. Ирония в том, что он никогда не чувствовал себя менее одиноким в своей жизни. Тем более, держа её за руку. — Что это за место?
— Это Сад Звуков, — сказал Фокс, направляя её к воде. — Башни были спроектированы так, что, когда ветер ударяет по ним, они играют музыку.
Фокс изучал лицо Ханны, наблюдал, как оно меняется от удивления, когда она услышала первую завывающую ноту, пронёсшуюся через башни, призрачную мелодию, которая каким-то образом смягчала воздух, сгущала его, словно они находились внутри снежного шара, а их окружение медленно двигалось. Белые круги, облака, даже движение её волос — всё это, казалось, двигалось в другом, более медленном темпе.
В отличие от сердца Фокса, которое вырывалось из груди.
— Боже мой! — В её глазах образовался тонкий блеск. — Я не могу поверить, что это просто… здесь. И я ничего об этом не знала? Фокс, это… невероятно. — Громкий свист пронёсся в воздухе, и она закрыла глаза, смеясь. — Спасибо. Вау.
Он смотрел на их сцепленные пальцы, и это придавало ему силы, необходимые для прыжка. — Я хотел привезти тебя сюда прошлым летом. В те выходные мы ездили на конвенцию. Но я боялся предложить тебе это.
Она открыла глаза и изучала его. — Боялся? Почему?
Фокс пожал плечами. — Ты приехала в Вестпорт ради своей сестры. Такой самоотверженный поступок, работа в баре и жизнь в этой маленькой пыльной квартирке, и… ты заслужила день только для себя. Я уже потратил столько времени на поиски этой конвенции, на поиски того, что могло бы тебе понравиться. Я боялся, что, показав тебе Сад Звуков на выставке, я сделаю свои чувства очевидными. Может быть, выдам свои намерения.
Никогда не было более прекрасного зрелища, чем Ханна, стоящая на берегу, с закатным солнцем, освещающим её, и ветром, дразнящим пряди волос у её рта. — Выдам свои намерения, — повторила она, моргнув.
Продолжай. Исповедуй всё до последнего слова.
Вспомни Ханну, садящуюся в автобус, возвращающуюся в Лос-Анджелес.
— Я без ума от тебя. Если на конвенции это не стало очевидным, я думал, что альбом Fleetwood Mac сделает это. — Его голос споткнулся. — Я так без ума от тебя, Ханна. Правда, — он выдохнул, — правда без ума. Я пытался держать тебя подальше отсюда. — Он постучал свободным кулаком по своей груди. — Но ты не уходишь. Ты никогда не уходишь. Просто не хочешь.
— Фокс… — пробормотала она с трудом, её тон плавно вплетался в завывание башен. — Почему это плохо?
— Боже, Ханна. Что, если я не то, что тебе нужно? Что если все это знают, кроме тебя? Что, если ты поймёшь, что это правда, и я получу тебя… а потом потеряю тебя? Это убьёт меня нахрен. Я не знаю, что делать…
— Я тоже очень, очень без ума от тебя.
Кислород в его легких стремительно улетучился, оставив после себя грохочущее сердце. — Если бы ты пошла на свидание с Сергеем, я бы потерял контроль, Веснушка. Понимаешь? Я бы на руках и коленях умолял тебя никуда с ним не ходить. Я сходил с ума, ожидая, что ты раскроешь мой блеф…
— Я бы не пошла. — Она крепче сжала его руку. — Это была всего лишь бессмысленная влюблённость, но даже это… даже это прошло. А я просто держалась за эту идею, чтобы не признаваться, что я знала. Я точно знала, почему ты оставил этот альбом для меня.
Его тело почти вздрогнуло от облегчения, но он цеплялся за свою осторожность. — И то, что это значило, напугало тебя. Должно было. Я должен напугать тебя, Ханна. Я не знаю, как это сделать. — Он покопался в паутине в своей груди, чтобы найти правду для неё. — Я привык к тому, что все думают обо мне как об этом… этом гребаном развратнике. Кто-то, кто живёт, чтобы получать удовольствие. Хорошо провести время и ничего больше. Но если… Ханна, клянусь Богом, я не переживу, если они будут сомневаться в моём характере, когда дело касается тебя. Это сломает меня. Ты понимаешь? Чтобы люди ждали и гадали, когда же я всё испорчу. Этого я не переживу. Чтобы твоё имя произносили с сочувствием, потому что ты со мной. Я уже слышу их. Она сошла с ума. Он никогда не остепенится. Он не однолюб. Я хочу умереть, слыша, как они говорят это дерьмо. Это единственная форма насмешек, которую я не могу принять. Когда это связано с тобой.
