Я запустила пальцы в его короткие волосы, раздвинула бедра и прижалась к мужчине как можно ближе. По телу прошла волна возбуждения, смывая все мысли.
Мне кажется, что его губы и руки были везде — ласкали, гладили, сжимали. Я стонала, хриплым шепотом просила продолжать. Но мужчина и не думал останавливаться. Его твердая плоть упиралась в мой живот, возбуждая и заставляя нетерпеливо ерзать.
— Пожалуйста! — выдохнула я.
— Что, моя аллона? Чего ты хочешь, любовь моя?
— Тебя…
Глава 3
— Лера! Лера…
— Что!? Черт побери! — я подскочила на диване, и уставилась, на удивленно, смотрящую на меня девушку. Скорее всего, заснула глядя телевизор, поход по магазинам меня сильно вымотал.
— Ты стонала, я думала тебе плохо.
— О, — мне кажется, я покраснела, — Извини, просто, сон приснился.
— А, тогда ладно, — Люба отошла к двери, — Тогда отдыхай. Или если хочешь, приходи на кухню, пора ужинать.
— Хорошо, — ответила я, действительно, пора подкрепиться, а то все чай да чай. Неожиданно почувствовала острое чувство голода.
Я встала с дивана, еще раз осмотрела все вокруг и вспомнила свой сон, такой чувственный, яркий, невероятно реалистичный. И большая кровать с деревянными столбиками и шелковыми простынями. И горячее мужское тело с капельками воды на крепкой груди. Вот только лица своего любовника я вспомнить не смогла. В память врезались только его глаза, черные как сама ночь. Совсем как во вчерашнем видении. Просто наваждение какое-то. Кто этот мужчина? Муж, любовник или всего лишь случайный знакомый?….
Тряхнула головой, все не буду о нем пока думать, опять голова начала болеть. Подумаю обо всем завтра, а сейчас пить чай с печеньем и в душ.
* * *
Утро началось прекрасно. Спала я без всяких сновидений, без воспоминаний или, что я там вижу? В квартире царила тишина, Люба вчера говорила, что пойдет на работу, а мне советовала хорошенько отдохнуть.
Чувствовала себя бодро, захотелось размять мышцы, и я уверенно проделала довольно сложный комплекс упражнений, при этом прекрасно зная, когда и какие мышцы загружаю, умело контролировала силу и интенсивность….
Минут через двадцать, поняла, что на сегодня достаточно — мышцы отзывались приятной болью, пошла в ванную и приняла контрастный душ.
Только растираясь махровым полотенцем, поняла, что тело поет, радуется физическим нагрузкам, сила привычки преодолела мою амнезию, открывая частичку меня настоящей….
Задумчиво прошла на кухню перекусить или, хотя бы попить чаю и обнаружила записку от Любы. Как я и предполагала, она ушла на работу, будет поздно. Вот и хорошо, мне не мешало бы побыть одной, подумать, а может быть я смогу что-то вспомнить.
Неторопливо разобрала вчерашние покупки, разместила на выделенных для меня полках в шкафу и на вешалке. Потом решила сделать влажную уборку в квартире. Все эти бытовые действия помогли мне немного войти в какое-то жизненное русло. Все же амнезия отрывает человека от реальности и заставляет чувствовать себя потерянным и никому не нужным.
Ну, вот опять меня резануло понятие «человек».
От дальнейших размышлений, отвлек звук разбившейся посуды. Пройдя на кухню, что бы проверить, что там случилось, обнаружила разбитую кружку и лежащий на полу пакет, из которого вытекало молоко, и слизывающего его прямо с пола …. Домового?
Никакого страха или удивления, я, честно говоря, не почувствовала. Просто с любопытством наблюдала за меленьким нечто, больше похожим на лохматую чупокабру с неуклюжими конечностями.
Что его увидели, он заметил не сразу. Сначала спокойно слизывал разлитое молоко, при этом смешно причмокивая и время от времени слизывая белое лакомство с лапок. Когда домовенок, очередной раз облизывался, то повернулся вполоборота, наконец, заметил меня, стоящую у входа в кухню со скрещенными на груди руками и с любопытством наблюдающую за его трапезой.
Сначала не поверив своим глазам, домовенок просто отвернулся и продолжил свое занятие. Но уже через секунду обернулся снова. Посмотрел на меня, стоящую в той же позе и пристально смотрящую прямо на него, резко отскочил от лужицы, взглянул еще раз, и начал, что-то бормотать.
— Ходють всякие, молока попить не доють, — потоптался нерешительно на одном месте и продолжил причитать, — Одна, и не даст никогда, вторая стоит и смотрить и смотрить…, — и уже подняв голову вверх, произнес глядя прямо в глаза, — Ну, чево смотришь?
— То и смотрю, жду, как ты убирать за собой будешь? Или все так и оставишь? — ворчливо ответила я домовенку.
— И откуда такая умная взялася?
— А не твоего ума это дело.
— Ну-ну, не больно-то и надо, — схватив пакет с оставшимся молоком, направился в дальний угол.
— А ну, стой! — остановила я его, ишь ты, уходить он собрался, — А чашку ремонтировать, кто будет?
Точно знала, что для домовенка это вообще не проблема. А вот сами продукты брать могут только очень старые и опытные домовые, у такого имя, во век не выпросишь, если сам не скажет.
— И чево прицепилась?
— А чево, ты посуду бьешь? Хозяйка у тебя умница красавица, квартиру вон, в какой чистоте держит, гостеприимная, ко всему прочему. Чево это ты ее обижаешь? — так и продолжала разговаривать, повторяя за домовенком смешно коверкая слова.
— «Красавица»! «Умница»! — с каждым произнесенным словом домовой все больше добавлял возмущения в голос, — Чево тогда эта хозяйственная, ни разу мне молочка не налила, печенюшки ни одной от нее не дождался! Пока научился сам пакет открывать да в чашку наливать, и то, видала, — кивнув на пол, где еще оставалось пару капель не слизанного молока, — Вон, разливаю ешо, чуть не помер с голодухи.
— Ну, и плут же ты! Небось, уже пару веков как научился сам себя кормить, а все на Любашу сваливаешь?
— Я и говорю, шибко умная…. Ну, некогда мне с тобой тут, вон молоко скиснет…., — и тут же исчез в углу.
Оставшись одна, я опять задумалась. Вот откуда мне все это про домовых известно? И почему могу их видеть? Что-то мне подсказывает, что могу видеть не только их.
Интересная у меня жизнь, однако.
* * *
Прошло несколько дней. Любаша каждый день рано вставала, готовила нам что-нибудь на весь день и уходила на работу. Она была начинающей актрисой в маленьком местном театре, и, конечно, мечтала о большой роли в кино.
Я же, дождавшись, когда хозяйка уйдет, вставала, занималась уже привычной зарядкой, завтракала, всегда оставляя немного еды для Нафани — так я называла домовенка, так как сам он упорно отказывался говорить, как его зовут, предпочитая или грубить или ворчать в своей манере и прятаться, при этом обязательно, чего-нибудь стащив со стола.
