Я поднимаю глаза и встречаюсь с ним взглядом.
БОЛЬШАЯ ошибка.
Мы стоим так близко, а его руки все еще держат меня. Он улыбается, и мой желудок скручивает.
— Ты всегда здесь, потому что ненавидишь жить в своей паршивой квартирке. Признайся — ты хочешь переехать сюда.
Я поднимаю подбородок.
— Никогда. — Потому что это неправда. Я остаюсь здесь, пока его нет, потому что скучаю по нему, и все здесь пахнет им. Ну и да, я хочу здесь жить, но только потому, что он тоже здесь живет. Меня не волнуют его причудливые вещи, или его мягкие простыни, или очень глубокая ванна для купания, или… ладно, ладно, мне это тоже нравится. Так что настоящая причина, по которой я хочу здесь жить, заключается в том, что все это в совокупности вызывает эйфорию.
Говоря об эйфории, почему его руки все еще крепко обнимают меня? Должна ли я попытаться увернуться? Мое тело никогда не подчинится. Оно уже свернулось и сделало здесь новый дом. Боже, его пятичасовая тень горяча. Держу пари, это щекочет мне шею.
Взгляд Натана скользит по моему плечу, и его улыбка становится злой. Следующее, что я помню, его палец, покрытый смесью для пирожных, медленно и осторожно размазывает мои скулы.
— Признайся, — говорит он с этой злодейской ухмылкой.
Я громко и глубоко вдыхаю, моргая, словно: «О нет, ты не только что это сделал!»
Он так доволен собой прямо сейчас.
— Ты похожа на миниатюрного футболиста.
Ладно, ясно, пирожные сегодня не на столе, потому что он только что начал ВОЙНУ!
Я тянусь сзади, опускаю пальцы в смесь, а затем топаю ими по центру его лица. Хороший и медленный.
— Никогда, — шепчу я ему в губы, как это всегда делают плохие парни в кино.
Он моргает, тесто для пирожных прилипает к его ресницам. Я не могу сглотнуть, наблюдая, как он втягивает губы и медленно кивает. Он отпускает меня и кладет руки на стойку перед собой, сгорбившись, как зверь, готовящий план атаки.
Я не любитель, поэтому беру миску с тестом для брауни и делаю перерыв. Вот только… я не двигаюсь. Мои ноги в носках скользят по твердой древесине, но никуда не идут. Кто поставил беговую дорожку на этот пол?!
Я оглядываюсь через плечо и вижу, что Натан зажал мою рубашку между пальцами. И теперь меня отбрасывает назад, ближе к нему. Эта большая рука протягивается через мое плечо, и я смотрю, как она ныряет — вся его рука — в миску со смесью для пирожных, которую я крепко сжимаю перед собой. Мне ничего не остается, кроме как закрыть глаза, пока он медленно прижимает каплю липкого теста к правой стороне моего лица. Волосы и все. Это будет весело, чтобы выйти.
Могу я просто сказать, что это самая странная и медленная драка за еду, которую кто-либо когда-либо видел? И как ни странно, это делает меня очень горячей и покалывающейся.
Я поворачиваюсь к нему лицом, и теперь моя очередь. Я макаю тесто и мажу им обе его брови. Теперь он похож на Юджина Леви, и мне приходится прижать кулак ко рту, чтобы не рассмеяться. С тонкой ухмылкой он набирает палец, а затем использует тесто, чтобы нарисовать коричневую помаду на моих губах — правда… чертовски… медленно.
Ой.
Ладно, теперь моя кожа горит. Это отлично. Я в порядке. Всё хорошо. Вот только я не в порядке, потому что я не знаю, что, черт возьми, мне с этим делать! Я совсем сошла с ума или настроение сейчас просто немного сексуальное? Я стараюсь не обращать внимания на то, как его палец задерживается на моем рту, как будто у него нет ничего, кроме времени. Он стоит ближе, чем минуту назад? Его рука опускается, и я поднимаю глаза. Он смотрит на мой рот. Он медленно приближается. Его голова падает.
У меня перехватывает дыхание.
Он наклоняется и тихо говорит мне в губы:
— Спасибо, что приготовила мне пирожные. Жаль, что я не успел их попробовать.
Кто-то зажал мне трахею бельевой прищепкой. Он действительно только что сказал это? Я все еще сплю и представляю себе все это? Потому что это очень похоже на какие-то особенно чудесные сны о Натане, которые мне приснились.
Мы с ним всегда были откровенно честны друг с другом (за исключением тех случаев, когда я лгала сквозь зубы о своих чувствах к нему), поэтому вопрос вылетает из моих уст прежде, чем я успеваю его остановить.
— Натан, ты флиртуешь со мной?
Он не шокирован моей откровенностью. — Ага. Я.
— Почему? — я не хочу показаться такой отвратительной, но я думаю, что так оно и вышло. Я просто в ужасе. Я держу свое сердце на очень тугом поводке. Без исключений.
— Я практикуюсь.
— Практика, — повторяю я, мои глаза скользят по разрезу его полных губ и возвращаются к его глазам в момент слабости. Я хочу, чтобы тот факт, что он был покрыт смесью для пирожных, сдерживал. Это не. Я люблю брауни.
— Тебе не кажется, что это хорошая идея? — Он говорит так тихо, голос такой хриплый. У меня кружится голова, когда я слышу его слова таким образом. — Нам придется флиртовать на публике, поэтому мы должны привыкнуть к этому, чтобы это было убедительно.
Я даю этому логичному ответу блестящий ответ, которого он заслуживает.
— Ага.
Из его груди вырывается короткий смешок.
— Ты в порядке, Бри? — Теперь он звучит очень кокетливо. Изумленный. И его губы в опасной близости от моей коричневой помады. Ах! Его рука на моем бедре! Когда это случилось?! Подождите, мы будем целоваться прямо сейчас? Два друга собираются целоваться на этой кухне, покрытые тестом для пирожных?
И тут меня осенило: сейчас для него это эгоизм. Он на подъеме после победы в очередной игре плей-офф, а я всего лишь маленькая мышка, с которой большой кот играет на кухне. Нам не нужно практиковаться. Он просто кокетливый придурок и балуется со мной во время своего мужественного эго. НЕТ. Это не произойдет. Точно так же, как я не хочу отношений с ним из жалости, я также не хочу романа на одну ночь в духе «она была там, и это было удобно». Может быть, он и мог справиться с чем-то подобным, но я не могу. Друзья с привилегиями никогда не будут частью нашего описания, потому что меня убьет, если он уйдет от меня после того, как все сказано и сделано. Для меня все или ничего.
Натан продолжает свою игру.
— Итак, давай представим, что мы сейчас на публике, и все смотрят. — Он все еще смотрит на мои губы. — Мы действительно должны продать его. Если бы я сказал: «Как жаль, что я не попробовал их », что бы ты сказала на это?»
У меня самая сильная сила воли на всей земле. У меня есть право позволить Натану Донельсону попробовать пирожные прямо с моих губ, и вместо этого я засовываю руку в тесто, достаю целую ложку и размазываю ее по всему его лицу, пока оно полностью не скрывает его черты. Там. Теперь он Грязный Человек.
Я отступаю назад, вытираю руки кухонным полотенцем и гордо улыбаюсь.
