— Инстаграм!
Он хмурится.
— Хм?
Я слезаю с его колен, чувствуя, как все мои порезы сердито жалят, когда я сгибаю колени и достаю телефон с журнального столика.
— Мы давно не публиковали милые фото, и это было частью контракта, верно? Они хотели, чтобы мы опубликовали пару материалов с их кураторскими хэштегами?
— Ага…
— Тогда приступим к публикации! Мы могли бы поставить фото, где мы играем в шашки или что-то в этом роде? У тебя есть шахматная доска? Или карты? Мы могли бы сыграть в карты… Я позволю тебе выиграть. Почему ты так улыбаешься?
Он хихикает почти себе под нос.
— Почему ты болтаешь?
Я смотрю прямо на него и выпаливаю правду одним длинным блевотным словом.
— Потому что я сказала тебе, что мне нравится твоя душа, а ты не ответил.
Половина его рта изгибается в улыбке. — Я собирался, но ты не дала мне шанса.
— Ты слишком долго тянул. Если бы мы были на Jeopardy , зуммер прозвучал бы задолго до того, как я вмешалась.
— Я не знал, что есть ограничение по времени.
— Есть. Всегда есть ограничение по времени. И теперь я знаю, что ты ненавидишь мою душу.
Он берет телефон у меня из рук, возится с ним и осторожно кладет обратно на кофейный столик.
— Некоторым людям нужно больше времени, чтобы ответить правильно. Несправедливо давать срок.
— Извини, но это жизнь, приятель. Ты не можешь ждать вечно.
Теперь я понимаю, что он повернул телефон на журнальном столике так, чтобы он смотрел на нас.
Он снова смотрит на меня.
— Я не согласен. Я думаю, что некоторые вещи стоит подождать, сколько бы времени это ни заняло.
Натан наклоняется и нажимает кнопку сбоку моего телефона, и начинает мигать индикатор десятисекундного таймера. Прежде чем я успеваю сообразить, что происходит, он кладет руку мне на плечо и осторожно толкает меня так, что моя спина падает на диванную подушку. Это новое. Натан нависает надо мной, прижимая меня к себе, пока рядом с нами продолжают вспыхивать тонкие вспышки обратного отсчета.
— Бри, я хочу тебя поцеловать. Все хорошо?
Все, что я могу сделать, это кивнуть.
Он наклоняется, медленно, и оставляет один мягкий долгий поцелуй в мои губы. В моем животе вспыхивает огонь. Мы не на публике. И камера все еще ведет обратный отсчет. Этот поцелуй не для кого-то, кроме меня и него. Это было тогда, когда это было просто подделкой. Его губы теплые, мягкие, уязвимые ласки. Они заканчиваются слишком рано.
— Твоя душа — моя любимица во всем этом мире, — тихо отвечает он, как раз в тот момент, когда камера посылает последнюю яркую вспышку, сигнализирующую о фотографии.
Я в шоке. Так страшно, что мне снится, что я могу плакать. Это была не совсем декларация, но так оно и было. Мое сердце бьется: Надежда. Надежда. Надежда.
Я беру его челюсть в свои руки.
— Не двигайся.
— Почему? — смеясь, говорит Натан, потому что, если на меня можно в чем-то рассчитывать, это делает момент странным.
— Потому что у тебя не очень хорошее выражение лица, и я хочу посмотреть, смогу ли я найти ответ на кое-что.
Его улыбка превращается во что-то более серьезное, и, когда я слегка наклоняю его лицо в сторону, он легко подчиняется. Его челюсть царапается под моими пальцами. Я наклоняю его голову в противоположную сторону, оценивая его со всех сторон. Он балует меня, как и каждый день нашей дружбы. Не ёрзая и не отводя глаз. Он позволяет мне плыть сквозь эти глубокие темные зрачки, и как раз когда я почти достигаю светящегося ответа в конце туннеля, его телефон издает сигнал тревоги.
Он выдыхает и опускает голову мне на шею, и я могу заметить, как весь его великолепный вес давит на меня, прежде чем он отталкивается от дивана, чтобы взять свой телефон. Тревога отключена. Он смотрит на свой телефон так, словно ему хочется раздавить его в ладони и выбросить обломки в окно.
— Это мой будильник, который говорит мне, что пора идти на работу.
— Хорошо, — говорю я, мой хриплый голос едва перебивает воздух. А если серьезно, как я должна реагировать после момента, подобного тому, который мы только что разделили? Мы на грани того, чтобы все изменилось, но мы еще не в состоянии прыгнуть.
Мы с ним долго смотрим друг на друга, а потом он стонет и качает головой. — Мне жаль. Мне надо идти. Мы можем поговорить позже? Обо всем?
Я улыбаюсь.
— Да.
Знаете, что странно в том, чтобы быть нормальным человеком, а не жить внутри фильма Netflix? После важных моментов вы не получаете прыжок сцены. После вашего лучшего друга, по которому вы тайно тосковали годами , может быть, вроде как? признается, что ты тоже ему нравишься, ты не можешь промотать вперед.
Неа. Моя жизнь продолжается, мучительно медленно и полная неопределенности. Мне предстоит жить в сером целых три дня. Казалось бы, как часто я ношу серое, мне бы хотелось в нем жить, но НЕТ! Я не. Я хочу взять все серое, что у меня есть, и сжечь его в кучу на стоянке. Я сделаю какой-то ритуальный танец вокруг него, чтобы очистить себя от его влияния на мою жизнь. Я буду поднимать знаки и повторять:
— ЧЕГО МЫ ХОТИМ? НЕ БОЛЬШЕ СЕРОГО!
Так или иначе, вторник был грубым. После того, как Натан ушел на тренировку, мне пришлось идти преподавать в новый класс для малышей с разбитыми коленями и локтями, которые чувствовали себя так, будто кто-то царапал по ним осколки стекла каждый раз, когда они наклонялись. И угадайте, что? Вы много изгибаетесь в балете. Это практически все, что мы делаем. Прогнитесь повсюду.
В тот день я вела остальные уроки, а затем надеялась, что увижусь с Натаном в тот вечер, но у него было мероприятие в детской больнице, и я не собиралась быть той девочкой, которая попросила его не делать крошечные детские игрушки. Мечты сбываются, поэтому мы немного переписывались (переписываться внутри серого очень неудобно, если вам интересно), а потом я рано легла спать.
В среду мои царапины превратились в струпья, и я смогла снять повязки. Почему я сообщаю вам эту маловажную информацию? Потому что это было единственное интересное, что произошло в тот день. О, и я нашла пару своим любимым гетрам, которые искала несколько месяцев. Они как-то оказались за кувшином молока в моем холодильнике. Woohoo для зарытых сокровищ!
В тот день практика Натана затянулась, а потом у него была еще одна встреча по другому вопросу, за которым я не успеваю. Жизнь во время плей-офф невероятно беспокойна, и кажется, что дни Натана почему-то становятся только БОЛЕЕ насыщенными. Я не уверена, как это возможно, когда они уже были набиты до краев с самого начала. Я беспокоюсь о нем. Когда я спрашиваю, устал ли он и спал ли вообще, он просто отмахивается. Я в порядке. Не беспокойся обо мне. Хорошо, конечно, тогда я просто выключу этот выключатель. Очень просто.
