Сикирийка молча обогнула замершую женщину, захлопнула за собой дверь, не заботясь засовом,и так же, не говоря ни слова, направилась в сторo?у загона. Снега во внутреннем дворе крепости намело прилично; невысокая колдунья проваливалась в сугробы едва ли не по пояс, разгребая белые холмы руками. Кожаные рукавицы стойко противились влаге, зато подол шубы тотчас намок, потяжелел от налипшего снега.
- Велена? Куда ты?
Говорить кoлдунья не могла: внутри царило непробиваемое равнодушие к происходящему снаружи. Зато глубоко в душе, под слоем безразличия и отстранённой слабости, вяло шевелились клочья недодуманных мыслей и лоскуты обрывочных воспоминаний. Которые всё настойчивее жужжали в ушах, звенели в пустой голове, стучались в закрытое сердце.
Даже Дед сегодня не упорствовал, позволив ей набросить седло,тщательно, насколько хватало силы ослабших после жуткой ночи рук, закрепить ремни и цепи, и неожиданно легко взобраться на спину, гoтовясь ко взлёту.
- Велена! Ты… ты знаешь, где искать? - Нила прижалась спиной к двери, пока Дед, пыхтя, выходил из загона. – Мартин не велел тебя беспокоить… но я подумала… Велена?
Мелькнуло слабое раскаяние: добрая жена пограничного легионера – интересно, жив ли после нападения на крепость? - заслужила хоть какой-то ответ. Вот только дать его Велена не могла. Если бы и открыла рот, заставить горло служить всё равно бы не сумела: не осталось сил на волевое усилие, всё происходило по наитию и словно во сне.
Велена уже не могла с уверенностью сказать, видела ли кого-то за время вчерашнего патрулирования, но руки уже сами натягивали цепи-поводья, а Дед вытянул чешуйчатую шею – последний миг перед взлётом. И мышечная память не обманула, возрождая в сознании увиденную картинку: одинокий путник без всякой поклажи на южном пути в Ло-Хельм. Лишь безумец сунется на горные тропы с голыми руками…
Затем все мысли оставили внезапно опустевшую голову: ящер оттолкнулся от земли, делая первый мощный взмах, и заснеженный двор крепости качнулся, провалился вниз вместе с растерянной, задравшей голову Нилой. Хлестнул в лицо ветер, выбил слёзы из широко распахнутых глаз. Дед сделал круг над крепостью и устремился на юг, низко стелясь над скалистой дорогой. Тщетно приглядывалась Велена к заснеженной тропе: на полчаса пешего пути ни человека, ни повозки. Да и кто бы ехал в такое время? Для отъезда из Кристара – поздно, солнце давно на небе; для въезда – рано, если только безумцы не гнали всю ночь сквозь метель.
Зачем она это делала? Потеряв брата, возлюбленного… сорвалась по первому зову не слишком-то дорогих сердцу людей. Ради кого?
Ответа Велена не находила. Натянув поводья, почти распласталась вдоль шеи Деда, прижавшись к тёплой чешуе и вглядываясь в мелькающие внизу скалы. Ящеры хороши для быстрых полётов; зависать в воздухе у них, увы, не получалось: приходилось до острой рези напрягать уставшие от бессонной ночи глаза,торопливо смахивать с них набегавшие слёзы, часто моргать, что бы слепящие блики на снегу не лишили зрения, не затмили бы его тёмными пятнами.
Райко, который в четырёх стенах крохотной сторожки казался таким близким, что, казалось, шепни заклинание – и восстанет из праха, вернётся во плоти – в необъятном северном небе потерялся, развеялся, обрёл свободу вместе с ней.
Брат мой, любовь моя…
Брат.
Велена до хруста стиснула зубы: не сейчас. Дай слабину – и свалится из седла, упустит поводья из ослабевших пальцев. Брат, да! Только брат! Вот и Рем для Мартина – брат, какой бы там ни был. И если кристарскому магу от его потери станет хотя бы вполовину так же плохо, как ей – она найдёт безумного путника, куда бы тот ни направился.
- Я просто могу это сделать, Дед, - ровно проронила Велена, почти свесившись из седла для лучшего обзора, – и я это сделаю.
Ящер не возражал,только вздыхал по-старчески, терпеливо перенося все прихоти молодой наездницы. Стерпел, даже когда она резкo натянула поводья, заставив крылатого зверя раздражённо вскрикнуть и сделать едва ли не переворот в воздухе: внизу, на расстоянии почти суток пути от портового города,темнела грубо сбитая придорожная хижина – из тех, которые стонгардцы оставляют на дорогах, следуя старым традициям.
Дед устремился вниз, рассекая кожаными крыльями воздух; тяжело ударился о каменистую тропу, так что Велена подпрыгнула в седле, чудом удержавшись на спине зверя. Лишь когда ящер опустился на все четыре лапы, колдунья отпустила ремни и соскользнула вниз, бегло оглядывая безлюдный горный проход.
В хижине кто-то находился. Невнятно бормотал, ходил, то и дело ударяясь о кожаный полог шатра изнутри, ворошил уголья в очажке. Велена щёлкнула пальцами, сжимая кисть в кулак: вдоль руки заискрились, засверкали колдовские блики. Если внутри кто враждебный, то с такогo расстояния она не промахнётся, уложит на месте. Велена и раньше не отличалась лёгким нравом – теперь же, когда Райко не стало, последние рубежи рассудительности пали, обнажая граничащее с помешательством безразличие. Рука бы не дрогнула: колдунья готовилась к убийству.
- Ма-артин, – раздался приглушённый блеющий голос, – то-олстый… Ма-артин… - тот, кто ходил внутри, вдруг всхлипнул, – укрой ме-еня, Ма-артин… хо-олодно…
Велена медленно разжала кулак. Решительно шагнула вперёд, распахивая полог шатра. Сидевший у почти потухшего очажка мужчина обернулся, меряя её пустым взглядом неестественно горящих глаз. Ещё не утративший человеческого oблика – стараниями ли младшего брата-мага или милостью Великого Духа – с довольно приятным лицом, светлыми, как у Мартина, волосами цвета морского песка, и крепкими, выпирающими мышцами под плотной меховой рубашкой. Верно, когда был в силе и уме, от недостатка женского внимания не страдал.
- Ты – Рем? - ровно спросила она, разглядывая дрожащего от холода человека.
Тот словно очнулся, встрепенулся весь, подскакивая на неверных ногах. Притоптывая, обхватывая себя за крутые плечи, жалобно проскулил:
- Рем – плохо-ой! ?н Мартина мучил! То-олстым обзывал! Перед де-евушками позорил! Я – хороший! Хоро-оший!
- Хороший, - бесцветно согласилась Велена.
Странно: ни отвращения, ни страха сумасшедший не вызывал. Перед ней, посиневший от холода, голодный, неуверенный в себе и в том, где находится, стоял обыкновенный человек. Даже привлекательнее многих здравых разумом, которых ей доводилось видеть.
- Идём, – позвала она Рема. Рослый, выше неё, верно, в два раза, тот послушался, как телёнок: доверчиво протянул руку, вцепился в рукав шубы, пошёл на мороз из худо-бедно протопленной хижины.
- Зверь! – испугался он Деда, заметив зевающего во всю клыкастую пасть ящера. Рухнул на дорогу, закрывая гoлову ладонями. – У-у-у!!!
- Не бойся, – позвала Велена, невольно выныривая из вязкого полусна, в котором плавала после страшной вести. - Слышишь? Он тоже хороший. Рем – хороший. И Дед – хороший. На нём даже покататься можно. Хочешь?
Рем дико вскинул голову, оценивающе оглядел чешуйчатого ящера, и снова уткнулся лбом в колени. Велена задумалась на миг, затем вскинула руку вверх, выталкивая заклинание из ?епослушного горла. Яркий зелёный луч вырвался из основания ладони, прорезал серое от набежавших туч небо. Вспыхнул в вышине ослепительным светом и погас. В Кристаре заметят; уж по крайней мере , если не получится у неё доставить Рема в город,то помощь выдвинется им навстречу.
