— Никто никогда не должен обнаружить, что его убила ты, — говорила Медея. — Это моя проблема, а не твоя. Она ни за что не станет твоей. Ты должна вырасти и жить дальше. Ты должна быть счастлива. А эта история навеки похоронена в прошлом.
«И вовсе не навеки, — думала Джозефина, лежа в своей темнице. — События той ночи снова преследуют меня».
Полоски света, проникавшие в окошко сквозь доски, становились ярче — это утро постепенно сменялось днем. Света было достаточно лишь для того, чтобы, поднеся собственную руку к лицу, с трудом различить ее очертания. Стоит провести здесь еще несколько дней, решила Джозефина, и я, словно летучая мышь, научусь ориентироваться в темноте.
Она приняла сидячее положение, пытаясь отогнать утреннюю прохладу. На улице загремела цепь — это пес принялся лакать воду. Джозефина последовала его примеру и тоже сделала глоток из кувшина. Позавчера, отрезая ей волосы, похититель оставил упаковку свежего хлеба, и Джозефина пришла в ярость, обнаружив, что пластик уже прогрызли. Это мыши потрудились. «Ищите себе другую еду, черт возьми, — подумала она и жадно уплела два куска зараз. — Силы мне необходимы — я должна найти способ выбраться отсюда».
«Я сделаю это ради нас, мам, — мысленно пообещала она. — Ради базовой единицы. Ты научила меня выживать, и я выживу. Потому что я — твоя дочь».
Проходили часы, а Джозефина разрабатывала мышцы, репетировала движения. «Я дочь своей матери», — твердила она про себя, словно мантру. С закрытыми глазами Джозефина снова и снова, прихрамывая, обходила помещение: она запоминала, сколько шагов отделяют матрац от стены, а стену — от двери. С темнотой можно подружиться, если умеешь ее использовать.
На улице залаяла собака.
Джозефина поглядела вверх, и ее сердце внезапно заколотилось в груди — там, за крохотным окошком, заскрипели шаги.
«Он вернулся, — пронеслось в голове. — Вот он, мой шанс».
Джозефина легла на матрац и свернулась калачиком, приняв универсальную позу запуганных и побежденных. Он увидит женщину, которая сдалась, женщину, которая приготовилась к смерти. Женщину, с которой у него не будет проблем.
Взвизгнул засов. Дверь открылась.
Джозефина увидела свет фонарика, проникший сквозь дверной проем. Войдя в подвал, мужчина поставил на пол кувшин со свежей водой, положил новую упаковку хлеба. Джозефина не двигалась. «Пусть подумает, что я умерла», — решила она.
Шаги похитителя приблизились, и она услышала его дыхание.
— Время на исходе, Джозефина, — объявил он.
Она не двинулась с места даже тогда, когда похититель, нагнувшись, погладил ее по остриженной голове.
— Разве она не любит тебя? Разве не хочет тебя спасти? Почему она не приходит?
«Ничего не говори, — велела себе Джозефина. — Не шевелись. Пусть нагнется пониже».
— Все эти годы ей удавалось прятаться от меня. Но если она не появится теперь, значит, она трусиха. Только трусиха позволит своей дочери умереть.
Джозефина почувствовала, как просел матрац, когда мужчина опустился на колени возле нее.
— Где она? — спросил похититель. — Где Медея?
Безмолвие жертвы бесило его. Сжав ее запястье, он заговорил снова:
— Возможно, этого недостаточно. Может, пора отправить им новый сувенир. Как думаешь, палец для этого подойдет?
«Нет! — воскликнула про себя Джозефина. — Боже мой, нет!» Ужас, поселившийся внутри, орал, что надо вырвать руку, завопить — сделать что угодно, дабы избежать пытки. Однако Джозефина не двигалась — она по-прежнему изображала жертву, парализованную отчаянием. Похититель направил луч фонарика прямо ей в лицо, и, ослепленная светом, она не разобрала его выражения, не увидела ничего в черных впадинах глаз. Он так увлеченно пытался добиться от нее ответа, что не заметил предмета, который Джозефина сжимала в свободной руке. Он не заметил, как ее мышцы напряглись, словно тетива лука.
— Возможно, когда я начну резать, — продолжал мужчина, — ты заговоришь.
Он вынул нож.
Выбросив руку вверх, Джозефина вслепую направила узкий каблук туфли похитителю в лицо. Она услышала, как шпилька глухо ударилась о плоть, а затем мужчина, завопив, свалился на спину.
Схватив фонарик, она с размаху ударила его об пол, чтобы разбилась лампочка. Подвал погрузился во мрак. «Темнота — мой союзник», — пронеслось в голове у Джозефины. Она откатилась в сторону и с трудом поднялась на ноги. Джозефина слышала, как он ползает по полу в метре от нее, но ничего не видела, и он тоже не видел. Оба были одинаково слепы.
«Только я знаю, как дойти до двери в темноте», — подумала Джозефина.
В результате бесчисленных репетиций и приготовлений дальнейшие действия крепко засели в ее памяти. От края матраца до стены было три шага. Еще семь шагов вдоль стены, и она окажется у двери. Из-за гипса на ноге ее движения замедлялись, зато не нужно было терять время на поиски во тьме. Она сделала семь шагов. Восемь. Девять…
«Где же эта чертова дверь?»
Джозефина слышала тяжелое дыхание похитителя, его раздраженные стоны — он пытался сориентироваться и обнаружить ее в абсолютно темном помещении.
«Ни звука! — сказала она себе. — Не позволяй ему понять, где ты».
Она медленно попятилась, почти не осмеливаясь дышать, и начала переставлять ноги с невероятной осторожностью, чтобы не выдать своего местоположения. Рука, сначала скользнув по гладкому бетону, наткнулась на дерево.
Дверь.
Джозефина повернула ручку и толкнула ее. Внезапный визг петель показался оглушительным.
«Быстрее!» — напомнила себе она.
И услышала, как похититель, мыча, словно бык, рванул вслед за ней. Джозефина, спотыкаясь, выскочила наружу и захлопнула дверь. В тот самый момент, когда мужчина ударом попытался распахнуть ее, она задвинула засов.
— Ты не можешь сбежать, Джозефина! — заорал он.
Она рассмеялась, и этот смех показался ей чужим — диким, беспечным и лающим звуком победы.
— Я ведь только что сделала это, козел! — крикнула она в ответ.
— Ты пожалеешь об этом! Мы думали оставить тебя в живых, но теперь не оставим! Не оставим!
Он начал кричать, с бессильной яростью барабаня в дверь, а Джозефина стала медленно и ощупью подниматься по темной лестнице. Загипсованная нога глухо стучала по деревянным ступеням. Джозефина не знала, куда ведет эта лестница, к тому же на ней царил почти такой же мрак, как в ее бетонном бункере. Но, казалось, с каждым шагом становится все светлее. Двигаясь вверх, она постоянно твердила в уме свою мантру: «Я дочь моей мамы. Я дочь моей мамы».
На полпути к последней ступеньке Джозефина заметила наверху свет, очерчивающий контуры двери. И только приблизившись к ней, Джозефина вдруг вспомнила о том, что минуту назад сказал ее похититель.
