Но конкретно сейчас мне такое нифига не нравится.
Потому что испуг на лице русалочки больно бьет по нервам и скручивает мышцы желанием ничего не выяснять, а просто обнять ее, поднять и утащить куда-нибудь в безопасное место, и там долго и со вкусом стирать это выражение с нежного личика.
Испуг на неоднократно за текущие сутки битой роже братишки дико напрягает. Если боится… значит, есть чего? Значит… Эта мелкая белобрысая мышь правду сказала? И Тимурка позволил себе разглядывать и трогать мою женщину? Это тоже больно, учитывая, что он никогда себе ничего подобного не позволял, вообще никогда за моей спиной. И не потому, что чревато мордобоем, а просто… Просто, ну это же брат мой. Как такое вообще возможно, чтоб позарился на мою женщину? Никогда. И, если я ошибся в нем… Вот это реально больно.
Из всех нас, только боевая мышь нихрена не боится.
Загораживает мелким тщедушным тельцем мою русалочку, зубки оскалила, как самка, своего детеныша у норки защищающая.
И это было бы смешно, в другой ситуации.
А сейчас тоже больно.
Потому что, это что же получается, русалочку настолько запугали, что ее приходится от меня защищать?
ДА ЧТО ЗА ЕБАНЫЙ БРЕД ТУТ ТВОРИТСЯ???
Непроизвольно руки сжимаются в кулаки, и Тимурка враз отмирает, почуяв дополнительные нехорошие признаки. Можно подумать, основных ему мало!
— Э-э-э… Темир, здесь налицо ошибка, я сейчас все объясню, и мы вместе посмеёмся…
— То есть, ситуация, по-вашему, смешная, Тимур Анварович? — вклинивается мышь, выговаривая имя-отчество моего брата, словно это ругательство, — то есть, для вас это привычное дело, вот так…
Тут она затыкается, делает свои здоровенные глазища еще более здоровенными и бледнеет.
— А может… Да, наверно, для вас это в норме…
И вот я даже думать не хочу, какой выверт сознания произошел в этой пустой головенке! Главное, чтоб сейчас рот не раскрыла, а то моя русалка, того и гляди, в обморок свалится.
Стоит, вон, бледная до синевы, губу закусила…
— Майя… — волевым усилием прерываю творящийся бред, решив, что с братишкой и его боевой мышкой разберусь позже, никуда они от меня не денутся. А вот Майя… Запросто может. Есть у меня такое ощущение. — Давай я провожу тебя в офис, поговорим в другой обстановке…
Она заторможено переводит взгляд с меня на Тимурку, затем обратно… И кивает.
Да слава яйцам! Черт, у меня ощущение, что сложнейшие переговоры провел только что!
Что за пиздец такой вообще? Даже слов культурных нет в мозгах.
— Тогда пойдем, Тимур Анварович здесь… — внимательно смотрю на брата, пытаясь вложить в этот взгляд все обуревающие меня эмоции, — разберется, да?
— Да, без вопросов, — тут же выдыхает брат, понимая, что буря пронеслась и никого не задела. В последнем он глубоко ошибается, на самом деле, но пусть пока расслабится в неведении. Я ему еще припомню и погром в ночном клубе, и драку с конной полицией ранним утром, и кражу полицейской лошади с последующей погоней по центру просыпающейся столицы, и оскорбление действием полицейских, которые приехали принимать дикого пациента.
Зарплаты ему теперь не видать до Нового года, это точно. Все штрафы и взятки с него, засранца, вычту. И отдельно вычту за дикий выверт с моей женщиной. Учитывая, что его просили всего лишь за ней приглядеть, чтоб никуда не делась, пока я улаживаю внезапные проблемы с приехавшими не вовремя партнерами из Италии, поведение на редкость идиотское.
Все же, работа с родственниками — это зло.
С одной стороны, хорошо, потому что бить можно.
А с другой… Выкинуть из жизни — никак.
Самое обидное, что специалист-то Тимурка отменный, когда не косячит зверски.
А косячит он от характера нашего семейного неуемного.
Я вот с детства научился себя сдерживать, потому что рос здоровенным и вспыльчивым. И при моей комплекции и характере или сдерживаешься, или постоянно огорчаешь родителей. Маму я огорчать не хотел ни за что на свете.
А Тимурка рос балованным мамкиным любимчиком.
Вот и выросло то, что выросло.
Нахальный нрав, помноженный на семейный буйный характер и семейную же комплекцию.
Сочетание самое жуткое.
Честно говоря, задолбался я его воспитывать, и сегодняшний трешак был финалом, наверно.
Конечно, в холле сегодня он хорошо сработал с Викой, она даже дойти до меня не успела. Иначе не знаю, что бы я сделал за этого ее «Темика».
И Майю за стеклом барчика высмотрел, глазастый орел горный.
Но все равно поведение его — некоторым образом чересчур.
Хорошо, что я сдерживаться умею…
Я отступаю в сторону, показывая Майе, куда идти, и тут отмирает не вовремя мышь:
— Майя! Все расскажи, как есть! Ничего не скрывай, ладно? Нельзя потому что быть таким… Таким…
— Да, не волнуйтесь… Э-э-э… — смотрю вопросительно на мышь, и она представляется с достоинством:
— Вероника Крылова.
— Так вот, Вероника, я во всем разберусь, можете быть уверены.
Я договариваю еще какую-то фразу, специально направленную на успокоение таких вот нервных людей, но мысли уже не здесь, смотрю только на русалочку, на ее спокойные, замедленные даже, сомнамбулические движения. Вот она забирает сумочку, надевает ее на плечо, идет к выходу мимо нас.
Я, бросив последний говорящий взгляд на братишку, чтоб не думал, что можно расслабить булки, выхожу следом.
Пусть сам с этой бешеной мышью разбирается.
На улице торопливо ускоряю шаг, ловлю уже развернувшуюся в сторону моего небоскреба Майю, за локоть, тяну в противоположном направлении.
Неужели, реально думала, что я ее сейчас выпущу работу работать?
Ну уж нет!
Учитывая, что там сегодня Вика увольняется. Без выходного пособия.
И с полноценной ревизией всех сфер ее деятельности.
Нет уж! Поедем в другое место!
Майя смотрит вопросительно и очень серьезно. Уже без испуга, с напряжением.
— Там неудобно будет, я подумал, — объясняю я, — давай в другом месте.
И, пока говорю, тащу ее к машине.
Усаживаю на пассажирское, пристегиваю ремнем. Майя сидит, нервно сжимая в пальчиках сумку, на меня не смотрит.
Черт…
Напугал я ее, похоже, этой ночью. Ну еще бы. Я бы и сам напугался, если честно.
Ну, ничего, будем терапию проводить. Вот только ситуацию с Тимуркой разъясню.
Сажусь на водительское, завожу машину и трогаюсь.
Вообще-то, мы с Тимуркой вдвоем ехали, но ничего, ножками походит, барин молодой.
