Да и как тут успокоишься?
Он уехал! Просто уехал! И даже… Даже…
Ох, глупая Майка! А что он, по-твоему, должен был сделать? Зайти попрощаться? Или с собой позвать? Ага, сразу замуж! Да…
Даже то, что у меня мысли в эту сторону повернулись, указывало на основательно слетевшую крышу.
И успокаивающие травки тети Мани были в тему, да.
И особенно стали необходимы, когда в полдень по деревне пронеслась весть, что васильевский Гарик в больнице с сотрясением мозга и переломом двух ребер.
Это как же… Это с какой же силой приложил его Темирхан?
Я четко помнила один удар всего. И его хватило, чтоб такие травмы получить!
Конечно, Гарика мне было не жаль, потому что, несмотря на свою некоторую отмороженность, могла себе представить, что случилось бы, не появись Темирхан.
Но все же мощь моего спасителя впечатляла… Как и то, что при такой звериной силе он мог легко сломить мое сопротивление… Несуществующее, да.
Не зря я чувствовала исходящую от него дикую опасность.
И все же зверь не стал трогать. Отпустил. А потом и вовсе… Уехал! И не попрощался! После его жадных поцелуев и тяжести рук это казалось настоящим предательством.
А я себе казалась редкой дурой.
Впрочем, я такой, наверно и была.
Потому что, когда на следующий день пришла Варька, как всегда, шухерясь от бабушки, я не спустила ее с порога поганой метлой, а позволила зайти в дом.
— Слышала, чего с Гариком? — вместо «привет, прости за то, что я так поступила» выдала она, бодренько топая через сени в комнату, — говорят, память отшибло. Не помнит ничего. Кто это его так? Ты?
Я молчала, показательно сложив руки на груди и хмурилась, удивляясь про себя невероятной Варькиной непрошибаемости.
В отличие от Гарика, потерей памяти я не страдала, прекрасно помня и взгляд ее злобный, и саму подставу.
Прощать ничего не собиралась, конечно, но думала, она хотя бы повинится.
Но нет.
Варька была из тех, кому в лицо плюнут, а она утрется и дальше пойдет.
— А у вас, вообще, было че? — она прошлась по комнате, старательно не глядя мне в лицо и делая вид, что все отлично, — а то ушли вы вместе… А потом его пацаны нашли в кустах неподалеку от ставка.
Я стояла, рассматривала ее, как музейный экспонат, не имея ни малейшего желания как-либо реагировать на вопросы. Уже поняла, что пустила зря. Не извиняться пришла моя подружка закадычная, а просто информацию выяснить. На разведку.
— Ладно… — она выдохнула, уселась на табуретку и впервые посмотрела на меня прямо, — Майк… Сердишься? А это мне надо сердится! Я, между прочим, за Гариком уже два года бегаю! А тут ты пришла и отбила!
От такой наглости я растерялась даже.
Я? Отбила? То есть, мои слезы и сопротивление — это флирт такой?
А не сошла ли с ума моя подружайка?
— Ну чего смотришь? — неожиданно повысила голос Варька и заговорила быстро, с обидой и презрением, — думаешь, удастся все такой же чистенькой казаться? Не получится! Тоже мне, принцесса Несмеяна городская! На пацанов не смотрит, ходит, гордая, нос воротит! А вот я знала, что ты не такая! Стоило Гарику поманить — и рванула с ним в кусты! Так я и знала, что ты — прошмандовка! Наверняка, это из-за тебя Гарику по башке дали! Спала с кем-то, наверно, с женатым! Вот он и подкараулил! Из-за таких, как ты, шалав, потом нормальным девчонкам мужиков не достается!
И тут я не выдержала творящегося бреда, усмехнулась.
Грустно, на самом деле. Осознавать собственную дурость всегда грустно.
Варька, видно решив, что я над ней смеюсь, вскочила, обложила меня матом трехэтажным и выбежала из дома.
Напоследок она пообещала устроить мне веселую жизнь.
Тогда я, удивленная и ошарашенная произошедшим, не восприняла ее слова всерьез.
И, как выяснилось, очень даже зря.
Потому что слухи по деревне поползли тем же вечером. Мерзкие слухи. В них фигурировала я, парни, еще какие-то женатые мужики, наши соседи…
И много чего еще.
Гарик выходил невинной жертвой, которую я коварно сманила в кусты и там на него напал мой любовник, страшно меня ревнующий.
Бред полнейший, но, как и все самое бредовое, вирусно распространившийся не только по нашей деревне, но и до Васильевки доползший.
Я, признаться, не сразу оценила масштаб катастрофы.
Да и поначалу все казалось не таким страшным.
Ну, поговорят и прекратят…
Но, помимо шепотков возле колодца, косых взглядов на улице, начались неприятности похлеще.
Например, на нашем заборе кто-то написал матерные угрозы. Масляной несмываемой краской.
Бабушка, сначала удивленно посылающая сплетников в одно интересное место, схватилась за голову.
И за меня.
Попыталась вытрясти правду, но, кроме того, что я ничего не знаю и не понимаю, за что так со мной, не получила.
Свидетелей того, как мы с Гариком уходили в кусты, было много.
И ни один из них не сказал, что меня туда тащили против воли.
Выходило так, что я пришла в компанию, села в Гарику на колени, позволила себя лапать и целовать, а потом так же легко позволила себя увести в кусты.
Затем Гарика нашли без сознания, а я пропала.
Не иначе, специально приходила, чтоб любовника своего позлить. В любовники записали сразу нескольких мужиков, среди них даже председатель колхоза фигурировал.
Я перестала показываться на улице, потому что жены тех, кого мне приписывали в любовники, устроили концерт под воротами.
Особенно старалась молодая жена председателя колхоза, кряжистого мужика под полтинник.
Разговоры набирали обороты, уже приезжали васильевские выяснять, что тут за шоболда такая объявилась, из-за которой их первый парень на деревне в больнице валяется.
Я растерянно бродила по дому, не понимая, за что мне такое? И как вообще все эти люди, столько лет приветливо улыбавшиеся мне, добрые, хорошие люди, вот так, по мановению руки, превратились в озлобленных дегенератов, верящих гнусным сплетням.
Я же никогда даже повода не подавала! Не мешала никому жить! Самая тихая, самая неприметная девушка в деревне! За что такое?
Это последнее было самым обидным, самым невыносимым.
Бабушка, несмотря на свой авторитет в деревне, ни на что повлиять не могла. Забор нам больше не пачкали, но дохлых собак подбрасывали, кур с отрезанными головами и прочие гадости, на которые так богато воображение распаленных травлей людей.
Самое ужасное, что мне и податься сейчас было некуда!
