Третий лагерь – так громко называлась одна палатка – поставили в районе шести тысяч. С одной стороны, чувствовалась высотность, на переходах движение затрудняла одышка, ноги начинали мерзнуть сильнее, бивуачный комфорт сходил на нет; с другой – накопившаяся акклиматизация позитивно давала себя знать. Сказать о том, что двигаться было легко и приятно, язык не поворачивается, но и о том, что «помирали» – тоже. Нормально.
Пошли выше. В связке с мастером спорта Мишей мы преодолевали вывешенные передовой двойкой «коллективные» верёвочные перила, а пройдя, отстегивались от них. Простого рельефа оставалось всё меньше, и мы в большинстве случаев всё равно скреплялись личной верёвкой, но страховались как попеременно (один стоит и страхует через крюк с карабином, или камень, или ледовый выступ; другой движется), так и одновременно (в случае неопасного срыва одного из партнёров второй сумеет удержать его на верёвке просто рукой в перчатке).
На пути попался скальный зуб «жандарм», за ним ещё один. Первый удалось обойти, через второй пришлось перелезать. Высотой он был метров около десяти. Миша забрался на верхушку скалы, перевалил через неё, и я на некоторое время потерял его из виду. Поднимаюсь сам и… нога проскальзывает, срываюсь и лечу вниз. К верёвке-то я пристёгнут и, разумеется, за неё хватаюсь, но что толку – Миша меня не видит. Он мог заметить моё падение буквально двадцатью секундами раньше и выбрать верёвку. Если бы высота скалы составляла, скажем, метров двадцать или больше, всё бы тоже сложилось по-другому: он бы почувствовал рывок и принял меры к остановке полёта. Но вот ведь как фишка развалилась – двадцать «невидимых секунд» обеспечили мне свободное падение. Невыбранных метров хватило для того, чтобы долететь до подножия «жандарма» и упасть на бок, на присыпанные снегом камни.
Что я почувствовал? Хе! Что всё закончилось. То есть абсолютно всё, а если я ещё жив и вижу «небо в алмазах», так это последнее прости. Основания для таких ощущений были: острая боль, невозможность сделать вдох, кровь… Пытаюсь приподняться, встаю на четвереньки, осматриваю себя. Я бы не удивился, если увидел торчащие сквозь кожу кости или что в меня впился острый камень. Но, слава богу, ни того, ни другого не наблюдаю и пытаюсь позвать Мишу на помощь. Однако крика не получается, при попытке подать голос захожусь в кашле. Выбираю верёвку до её натяжения, дёргаю, и Миша, конечно, на это реагирует. Через минуту он появляется на верхушке скалы и аккуратно, чтобы не сорваться самому, спускается ко мне.
Осматриваем мой корпус вместе. Касание правого бока почти в каждом месте причиняет боль.
– Понятно: перелом рёбер, – заключает Миша. – А ну-ка сплюнь.
– Зачем? Чтоб не сглазить, что ли? Так сглазил уже…
– Плюй, говорю!
Плюю…
– Отлично! – удовлетворённо произносит напарник.
– Чего ж отличного?
– А того, что внутренние ткани, а главное лёгкие, не повреждены, поскольку в слюне крови нет.
– И что теперь?
– Ничего теперь. Теперь терпеть…
Впоследствии я хорошо познакомился с особенностями переломов рёбер, но этот раз был первым. Не представляя, как в таких случаях выходят из положения, я предполагал нечто ужасное и был настроен хреново.
– Как быть с восхождением?
– Давай дождёмся Володю и посоветуемся.
Так что, не финиш? А мне подумалось…
Я сразу оживился, тем более что появилась возможность делать глубокий вдох – ну, не мгновенно, конечно, а с каждой третьей-четвёртой попытки. Миша вышел по рации на контакт с Володиной связкой и рассказал о случившемся. Ребята приостановили путь к четвёртому лагерю и вернулись к нам.
Стали держать совет. Опытный Володя болезненно помял меня и сказал, что перелом прощупывается даже пальцами, то есть рёбер сломано несколько и они смещены.
– Что делают в подобных ситуациях?
– Ничего не делают. Рёбра – такая штука, что даже наложение гипса ситуацию кардинально не меняет. При закрытом переломе рёбра и так срастутся, но не очень скоро. А пока придётся свыкнуться с временными неприятными ощущениями, особенно когда резко двигаешься или лежишь на травмированном боку.
– Как быть с восхождением?
– Давай для начала спустимся в лагерь «три» и там примем решение…
Спуститься-то я спустился, но каждое движение действительно причиняло острый дискомфорт. Сготовили ужин, легли спать, и я, обессиленный, уснул. Но как только пытался пошевелиться, просыпался от боли. Стало понятно, что идти, во всяком случае вверх, у меня не получится. Утром Володя вынес свой вердикт:
– Участвовать в восхождении не сможешь, это ясно. Тебе придётся остаться здесь.
– Я вас подвожу?
– Нет, не подводишь. Ничего смертельного с тобой не произошло. Поэтому мы продолжим штурм, а тебе оставим палатку, газ, продукты. Если будет плохо, жди нас, мы вернёмся сюда где-то через неделю. А почувствуешь себя лучше, спускайся потихоньку в базовый лагерь «четыре двести» – перила на сложных участках мы оставили, оттуда переходи в Чомронг, там спокойно поправляйся. Хотя лучше не пробуй, одному опасно…
Ну, вот жизнь и расставила… Однако «расстановка» только казалась завершённой – основные проблемы были, как выяснилось, впереди. Но пока двойка и тройка восходителей снарядились и двинулись дальше, а я потащился их провожать – до того места, где висели перила. Лежать или сидеть и вправду было бессмысленно: боль, пусть и не острая, а тупая, от этого никак не утихала, а при ходьбе даже чуть-чуть забывалась.
Ребята дошли до ледового кулуара и начали подъём. Володя с Валерой прошли первую верёвку и перестегнулись на вторую. И тут с верхней части кулуара пошли камни. При большой скорости они фырчат в воздухе, этот звук слышал даже я. Раздались крики «камень», кричал Володя и ещё кто-то. По правилам именно так положено подавать сигнал опасности, когда заметишь любой идущий сверху или из-под тебя булыжник, даже самый маленький. Тогда каждый восходитель посмотрит вверх, сориентируется и попробует увернуться. Сам Володя отскочил, а вот напарник по связке не успел. Камень вдарил прямо в него, и Валера повис на страховке. Мне мгновенно вспомнился аналогичный случай в Фанских горах. Здесь картина складывалась посерьёзней: ни раненого, ни убитого альпиниста мы бы своими силами вниз не снесли…
Я смотрел и смотрел, надеясь на чудо. Надеясь, но понимая умом, что чудес не бывает. Однако не зря говорят, что в жизни случаются чёрные полосы, а их сменяют белые. Сейчас вроде прорезалась серая полоса: Валера зашевелился, а потом начал самостоятельно двигаться по верёвке. Обе связки вновь спустились к подножию кулуара. Валера как-то сказочно ожил и во временной эйфории – такое случается – не только спустился, но и без посторонней помощи дошёл до лагеря. Однако дальше стало ясно, что и в его ситуации про восхождение придется забыть: у парня разбита голова и сильно ушиблена правая рука.
Пережив вторую неудачу, Володя невесело смеётся:
