– Маш, ты почему ничего не сказала мне? Там, в ресторане, в самый первый раз?
Не очень понимаю, зачем Леша сейчас поднимает эту тему. Все ведь в прошлом. Да, первый опыт оказался далеко не самым приятным, но теперь-то все иначе.
– Боялась, что ты остановишься. Не захочешь меня, если узнаешь правду.
Он хмыкает, утыкаясь носом мне в шею. Трогает языком ямку между ключицами, посылая по телу разряды тока.
– Ну, остановился бы я уже вряд ли. А вот понежнее был бы. И не сделала бы тебе больно.
– А разве такое возможно? Я думала, что всегда больно… впервые… – мне до сих пор неловко это обсуждать. Ерзаю, пытаясь отвернуться, но он не дает. Нависает сверху, удерживая лицо ладонями, и ведет губами по опущенным векам, вынуждая открыть глаза.
– Жаль, что у меня уже нет возможности доказать тебе обратное.
Жмурюсь от удовольствия, когда сильные пальцы двигаются ниже, безошибочно задевая все мои чувствительные точки. Как же с ним хорошо! И потом еще долго-долго лежу, нежась в объятьях. День постепенно тает, и комната погружается в полумрак. И я почти засыпаю, но внезапно раздается звук входящего сообщения, возвращающий меня в реальность.
Смотрю – и не верю своим глазам. Почему, ну почему она никак не может успокоиться?
«Думаешь, отхватила счастливый билет? Не обольщайся! Спроси у шефа про Потапову. Как все было красиво, и где она сейчас? Даже с работы ушла».
– Все в порядке? – тихо уточняет мужчина. Еще бы, наверняка не мог не заметить, как резко я напряглась.
– Леш? – веду пальцем по его плечу, по шее до самого лица. Поднимаю голову, чтобы заглянуть в глаза. – Кто такая Потапова?
Он приподнимается на локте, всматриваясь в мое лицо.
– А почему ты спрашиваешь?
Вместо ответа я показываю ему телефон. Алексей читает, мрачнея на глазах.
– Жаль, – цедит сквозь зубы. – Денисова хороший переводчик, но, видимо, все же придется с ней расстаться. Подустал я, честно говоря, от ее выходок. Совсем грани человек не видит.
Поднимается, натягивая спортивные штаны, и подходит к окну. Молчит, но даже так я чувствую исходящее от него раздражение. Может быть, зря показала? Эти выходки действительно здорово достали, но мне совершенно не хочется, чтобы Денисова потеряла работу.
Выбираюсь из постели, облачаюсь в мужскую рубашку, и подхожу к Лавроненко, прижимаясь щекой к спине. Не хочется портить наш потрясающий вечер, но, кажется, именно это я и сделала. И если Алексей злится, то совершенно обоснованно.
Но он разворачивается и тянет меня к себе, укутывая объятьями. Прячет лицо в волосах, и я закрываю глаза, впитывая его тепло. И объяснений никаких не надо, потому что он рядом, со мной, и уже только от этого становится спокойно. Но мужчина говорит сам:
– Марина Потапова – мой друг. И только. А на работе ее нет, потому что у нее сейчас что-то вроде медового месяца. Когда вернется, могу вас познакомить, если захочешь.
Я кусаю губы, чтобы не наговорить лишнего. Не спросить о том, о чем потом пожалею. А он неожиданно смеется, обхватывает пальцами мой подбородок, поднимая лицо к себе.
– Давай, Маш, рассказывай, что тебя тревожит. Лучше я сам на твои вопросы отвечу, чем ты будешь себя накручивать или слушать таких, как Снежана.
– Просто говорят, что она жила с тобой. И вы собирались пожениться. Я плохо понимаю такую дружбу.
Он опять усмехается, прикасаясь к моим губам легким поцелуем.
– Не со мной, а у меня. Замечаешь разницу? – и в ответ на мой вопросительный взгляд поясняет: – Мы изображали пару. Для моей мамы, чтобы она оставила, наконец, идею найти мне подходящую жену. И на работе тоже, чтобы избежать избыточного внимания таких вот Денисовых.
– Красавчик-шеф нарасхват, да? – пытаюсь шутить, хотя на самом деле мне совсем невесело. Конечно, я ему верю, но ревность от этого ничуть не становится меньше. – На самом деле это правда странно, что ты один. Столько времени.
Алексей задумчиво улыбается, рассматривая меня.
– Теперь не один. Тебя ждал, Маш.
Я делаю вдох, а выдохнуть уже не могу. Столько ждала этих слов, столько раз представляла, как он скажется что-то подобное, а все равно реальность оказывается и слаще, и намного, намного волнительнее. В груди что-то щекочет, и сердце норовит вырваться наружу, а в животе взвиваются сумасшедшие бабочки. Собираюсь сказать обо всем, что чувствую, признаться, как давно люблю его. И уже даже раскрываю рот, но в этот момент раздается громкая, пронзительная трель дверного звонка.
Это более чем странно, ведь уже довольно поздно для гостей, да и Леша не говорил, что ждет кого-то. Мы переглядываемся, и по его взгляду понимаю, что он не в курсе, кто это может быть. Направляется в коридор, и я слышу, как хмыкает, остановившись у домофона.
– Мама, – сообщает мне с легкой полуулыбкой. – И как только сразу не понял? Только она может заявиться вот так, без предупреждения.
Щелкает дверным замком, но больше не предпринимает никаких действий. Не бросается одеваться, оставаясь в одних штанах и босиком, и, кажется, совершенно не переживает по поводу того, что я нахожусь тут же и одета только в его рубашку.
Но мне как раз вовсе не до улыбок. Представляю реакцию Капитолины Сергеевны – и пугаюсь до такой степени, что у меня в буквальном смысле перехватывает дыхание. Тяну с вешалки свою куртку и поднимаю с пола обувь, прижимая к себе.
– Я подожду в спальне, хорошо? Чтобы не попадаться ей на глаза…
Мужчина недоуменно смотрит на меня.
– Маш, что за детский сад? Спрятаться решила? Ты еще в шкаф залезь!
– Я просто не хочу лишних проблем, – нет времени что-то доказывать, уже слышно, как поехал в подъезде лифт. Алексей же не может не понимать, что моя встреча с его матерью сейчас абсолютна неуместна. Она обо всем догадается, и что будет тогда, страшно представить.
– Вот и не создавай их, – спокойно отзывается Лавроненко, но это спокойствие заводит меня еще больше. Почему он не волнуется?
– Леш… пожалуйста. Так будет лучше, ну, ты же понимаешь!
– Нет, не понимаю, – хмурится он. – Маш, мы же это уже обсуждали. Скрывают то, чего стыдятся. А мне не стыдно. Или ты чувствуешь себя иначе?
Мне тоже не стыдно. Мне страшно. И я не хочу волновать пожилую женщину, потому что прекрасно знаю о ее взглядах на такие вещи. Она многократно делилась со своими ученицами представлениями о добрачных отношениях. Я совсем не уверена, что готова сейчас к дискуссиям по этому поводу.
Мой умоляющий и несчастный вид, кажется, делают свое дело. Алексей отводит взгляд, будто говоря: «Делай, что хочешь!». Я понимаю, что ему все это не нравится, но не могу по-другому. Потом, когда его мать уйдет, попытаюсь все объяснить.
Бросаюсь в спальню, и, едва успеваю прикрыть за собой дверь, как открывается входная, и я слышу знакомый строгий голос:
