Так какая вам разница, если у вас появится кто-то вроде еще одной дополнительной родственницы в предыдущем поколении? Это вообще не имеет значения на фоне вашего поистине необъятного родословного древа. К тому же родственницей ее вроде как и не назовешь — крошечный генетический вклад митохондриального генома бледнеет перед мощью генома ядерного.
Такое несчастье, как у Полины, с людьми случается редко, поэтому нечего опасаться, что мы открываем ящик Пандоры. Однако на саму процедуру, безусловно, есть спрос, так что, вероятно, через несколько лет она станет привычной и шум утихнет. Сейчас уже не вспоминают, сколько споров вызывало экстракорпоральное оплодотворение, когда его только изобрели. Протесты звучали на конференциях и перед клиниками ЭКО — возмущались в том числе, как ни странно, сторонники «права на жизнь». Теперь ЭКО стало обыденностью. У вас, наверняка, есть знакомые, попытавшиеся зачать ребенка с помощью ЭКО. Пересадка митохондрий, вероятно, никогда не станет настолько распространенной, учитывая, насколько редко встречаются показания к ней, но она тоже вполне может стать привычной процедурой, не вызывающей вопросов.
Вы можете логично рассудить, что, коль скоро мы так много знаем о биологии митохондриальных заболеваний, значит, нам известны и эффективные способы их лечения. К сожалению, по большей части это не так. По некоторым данным, пищевые добавки, содержащие вещество под названием «креатин», — они пользуются популярностью у культуристов, полезным побочным эффектом чего является их наличие в продаже по доступным ценам, — помогают людям, у которых из-за митохондриального заболевания ослаблены мышцы. Многие все еще пытаются лечить пациентов с митохондриальными заболеваниями «коктейлем» из витаминов, которые считаются антиоксидантами, в надежде заставить отказывающие части митохондрий заработать. Иногда поступают сообщения о людях, которым такое лечение помогло, но вся проблема в том, что нельзя узнать, какова была бы участь пациента, если бы его не лечили.
Осознание этого буквально ошеломило меня в 2012 г., когда профессор Дэвид Торберн связался со мной по поводу пациента по имени Брэндон, наблюдавшегося в Сиднейской детской больнице более 20 лет назад
, когда я еще там не работал. Дэвид — светило по части митохондриальных заболеваний, его уважают по многим причинам, но в первую очередь потому, что он никогда не сдается, пытаясь поставить диагноз. Невролог, который к тому времени уже ушел на пенсию, в начале 1990-х гг. отправлял Дэвиду пробы для анализов, и теперь наконец стала возможной генетическая диагностика. Профессор попросил меня направить ему дополнительную клиническую информацию и по возможности связаться с родственниками Брэндона, чтобы сообщить им результаты теста.
Я раскопал в архиве старые записи. С первых дней жизни у Брэндона начались трудности с дыханием. Содержание молочной кислоты в его крови и спинномозговой жидкости было очень высоким, что могло свидетельствовать о дефекте митохондрий. Ребенок был вялым и, хотя потом задышал более или менее нормально, так что больше не нуждался в искусственной вентиляции легких, все еще не мог сосать и глотать, и его приходилось кормить через трубку. Уровень молочной кислоты в его крови зашкаливал все время, пока он находился в больнице. Предпоследняя запись в нашей карте гласила, что малыша перевели в больницу по месту жительства, поближе к семье. Последняя запись содержала результаты биопсии его мышечной ткани и печени, из которых следовало, что у него нарушена работа митохондрий, что подтверждало общую картину (но не говорило о конкретной генетической причине). Эта история вызвала в памяти других наблюдавшихся у меня младенцев с тяжелыми митохондриальными заболеваниями, и я был уверен, что Брэндон долго не протянул.
Так как это было 20 лет назад, мне пришлось провести небольшое детективное расследование, но все же удалось отыскать координаты матери Брэндона. Меня смущало, как она воспримет мой нежданный звонок, и тревожило, что я могу причинить ей боль, напомнив о давно умершем ребенке. Беспокойство оказалось излишним: настроение у нее было прекрасное, и женщина как будто обрадовалась моему звонку. А затем… предложила мне записать номер телефона ее сына! Он полностью оправился от своей младенческой болезни, вырос, окончил школу и теперь работал в семейном бизнесе. Вскоре, к моему изумлению, я уже беседовал с ним самим.
Через некоторое время после этого случая я услышал о другом ребенке с такой же генетической мутацией, как у Брэндона, с такими же проблемами в раннем возрасте — и конечно, он прожил всего несколько месяцев. У вас, наверное, возникнет вопрос, как вообще такое возможно. У меня он точно возник. Почему один младенец умер, а второй, как будто столь же тяжело болевший в первые недели жизни, не просто выжил, но и выздоровел?
Выяснилось, что Брэндон унаследовал от обоих родителей поломанные копии гена LYRM4. Роль этого гена связана с метаболизмом серы в организме, что, в свою очередь, важно для работы митохондрий. Новорожденные плохо усваивают серу, но за первые месяцы жизни нужные системы быстро созревают. Если удалось выжить в первые месяцы, то, по-видимому, дальше жить уже достаточно просто, несмотря на поломку в гене LYRM4
[75].
Если бы мы с рождения лечили его «митохондриальным коктейлем» и наблюдали стабилизацию, а затем улучшение состояния, было бы крайне соблазнительно вообразить, что это заслуга нашего лечения. Соблазнительно, но совершенно неверно. Это не значит, что «митохондриальные коктейли» не могут хотя бы иногда помочь людям, — но, похоже, чаще всего они бесполезны.
С другой стороны, мы, кажется, стоим на пороге золотого века новой, таргетной терапии наследственных заболеваний. Для кого-то это может означать достижение самой неуловимой цели медицины — излечение от этих недугов.
7. Тератологический клуб
Не хочу принадлежать ни к одному клубу, в который меня согласятся принять.
Лицо есть зеркало души и безмолвными глазами открывает сердечные тайны.
Двадцать лет назад, когда я впервые увидел Дианну, она была пухленьким веселым младенцем. Она немало беспокоила родителей и врачей с тех пор, как родилась недоношенной — за целых десять недель до срока. При рождении девочка весила 2,2 кг — намного больше ожидаемого; она была почти на килограмм тяжелее, чем обычно бывают дети с такой степенью недоношенности. Для недоношенного неплохо оказаться крупнее, чем предполагалось. Но целый килограмм сверх нормы — уже нетипично, и врачи взяли это на заметку. Они также обратили внимание, что у нее необычайно много волос для новорожденной. Более тревожным оказалось то, что у малышки были громкие шумы в сердце. Через некоторое время сердце начало отказывать, потому что не сумело приспособиться к жизни вне материнской утробы.
