Лечащим врачом Маккензи была Мишель Фаррар, которая работает в самой передовой области исследований СМА и методов его лечения. На первом приеме у нее чета Казелла задавала вопросы, которые задают все родители, услышав такой диагноз. Почему это случилось? Затем, получив ответ, что это наследственное заболевание и что они почти наверняка его носители, они спросили: почему мы этого не знали? Мишель деликатно объяснила, что родители детей со СМА почти всегда оказываются в том же положении, что и Казелла: у них нет семейных прецедентов и то, что они носители, выясняется лишь тогда, когда диагноз поставлен ребенку. Существуют методы генетического тестирования, позволяющие выявить носительство и предсказать болезнь ребенка, но это тестирование можно сделать, только зная о такой возможности.
Услышанное потрясло и опечалило Рэйчел и Джонни. Многие, вероятно, испытали подобное потрясение и боль в последние годы, с тех пор как стало возможным подобное тестирование. Но с самого начала их горю сопутствовало нечто еще — решимость. Они поняли, что так продолжаться не может: нужно что-то делать.
И они приступили к действиям.
История тестирования на наследственные заболевания гораздо длиннее, чем может вам представляться, она уходит в прошлое более чем на 60 лет. Среди множества тех, кто внес вклад в продвижение генетического скрининга, два имени стоит упомянуть особо: Боб Гатри и Георгий Стаматояннопулос. Из них двоих Гатри известен гораздо больше, но, возможно, со временем имя Стаматояннопулоса станет не менее прославленным
[145].
Мне пришлось иметь дело с чуть более чем десятком пациентов с фенилкетонурией (ФКУ). Из них только у одного были классические признаки этого редкого заболевания. Фрэнк родился в 1940-е гг., до того как новорожденных стали обследовать на ФКУ. Когда я его впервые увидел, ему шел уже шестой десяток, и он так и не научился говорить. У него была очень маленькая голова, его всю жизнь мучили припадки, и, по словам персонала приюта, где он жил, он часто проявлял агрессивность. Еще один пациент, которого я застал совсем малышом, родился в стране, где с обследованиями детей на ФКУ дела обстояли не слишком хорошо. Диагноз поставили, когда пришлось выяснять, почему он в два года еще не ходит и не говорит.
Все остальные мои пациенты с ФКУ, напротив, были здоровыми, благополучными детьми и взрослыми с нормальным интеллектом и без неврологических проблем. Большей противоположности Фрэнку и представить себе нельзя. Причина заключалась в том, что все они прошли обследование на ФКУ в первые недели жизни. Ранний диагноз позволил сразу приступить к лечению и полностью предотвратить разрушение мозга, которое иначе было бы неизбежно.
ФКУ еще одно заболевание обмена веществ, нарушение химических процессов в организме, и связано оно с тем, как организм усваивает одну из аминокислот, фенилаланин. Наш организм использует аминокислоты для синтеза белков, и наоборот, когда мы едим белковую пищу, мы потребляем аминокислоты. Как правило, специальный фермент перерабатывает съеденный нами фенилаланин в другую аминокислоту, тирозин. Но у людей с ФКУ этот фермент не работает и уровень фенилаланина зашкаливает.
К несчастью, в больших количествах он токсичен для мозга. Во время внутриутробного развития плацента фильтрует кровь плода, и он находится в безопасности, поэтому у младенцев с ФКУ от рождения мозг совершенно нормальный. Но, как только они начинают сосать молоко, в их организм поступает фенилаланин, и начинается отравление.
В 1950-е гг. немецкий врач Хорст Биккель
[146] продемонстрировал, что низкобелковая диета может понизить уровень фенилаланина в крови и улучшить состояние пациентов с ФКУ. Биккель совместно с двумя коллегами опубликовал статью, где описывалось первое успешное лечение девочки с ФКУ
[147]
. Эту статью, опубликованную в журнале «Ланцет» в 1953 г., по нынешним временам читать неловко — в том числе из-за бестактной манеры выражаться, которая, по правде говоря, в то время считалась нормой: «Она была идиоткой, не способной стоять, ходить или говорить; она не проявляла интереса к пище или окружающему миру и все время стонала, плакала и билась головой». В статье описывается серия опытов по изменению питания девочки, так что в итоге ей назначили диету практически без содержания естественных белков плюс добавку с ничтожным содержанием фенилаланина, чтобы покрыть базовые потребности организма, и специальную питательную смесь всех остальных аминокислот, куда не входил фенилаланин. Эффект был поразительным: девочка научилась ползать, затем встала; «ее глаза стали ярче, волосы потемнели, и она перестала биться головой и непрерывно кричать».
Пока все шло неплохо. Но как убедиться, что помогло именно лечение? Несомненно, уже в 1953 г. Биккель и его соавторы понимали опасность внедрения метода, эффективность которого была лишь кажущейся. Чтобы подтвердить ее, они решили добавить в смесь большую дозу фенилаланина. С научной точки зрения идея здравая: испробовать лечение, посмотреть, что будет, отменить лечение, снова посмотреть, что получится, возобновить курс. Шокирующая для современного читателя подробность состоит в том, что они намеренно скрыли этот план от матери ребенка. Ученые хотели, чтобы она непредвзято пронаблюдала за тем, что произойдет после того, как девочка снова получит фенилаланин. Произошел моментальный регресс: за один день малышка утратила чуть ли не все достижения предыдущих десяти месяцев. Как ни удивительно, ее мать потом согласилась (возможно, в реальности ей не оставили выбора) повторить эксперимент. Девочка снова стала получать смесь без фенилаланина, освоила новые навыки, снова (на этот раз под наблюдением в больнице) ей добавили ядовитую для нее аминокислоту, и снова навыки были утрачены. Лечение действовало. Хотя у Шейлы, несомненно, остались некоторые необратимые нарушения в мозге, в долгосрочной перспективе ей было бы намного лучше с лечением, чем без него.
В короткий срок новый метод лечения ФКУ получил широкое применение. Он значительно улучшал состояние детей, и чем раньше начиналась терапия, тем лучше был результат. Дело в том, что необратимые повреждения так или иначе присутствовали всегда, и чем старше был ребенок, тем дальше заходил процесс. Зловещие часики тикали с рождения, отсчитывая время до того момента, когда начинать лечение будет слишком поздно. В 1990-е гг., десятилетия спустя, я познакомился с Фрэнком вскоре после того, как ему поставили диагноз, и мы сразу начали лечение. Поведение Фрэнка немного улучшилось, но на этом дело и закончилось: шанс по-настоящему помочь ему был безвозвратно упущен.
