Закончив, Монстр поцеловал ее в остывающие губы, с улыбкой стер слезу, одиноко вытекающую из ее остекленевшего глаза, взвалил ее на плечо и, насвистывая, пошел обратно. Если бы он знал раньше, насколько счастливее он станет, когда сделает это, она бы точно не была первой. Не стоило, конечно, делать это прямо здесь, но она сбежала, чем только распалила его еще больше. Она бы не бежала, если бы не хотела этого сама. Ну ничего, теперь он отнесет ее домой.
Теперь он знает, что делать, теперь у него все будет хорошо.
ГЛАВА 6
Пока я позвонила в ритуальные услуги и уладила вопрос с приведением в порядок разгромленного участка, доблестных стражей порядка уже ветром сдуло. Центральная улица Крестовского кладбища пуста и безмятежна. Только Антонина Петровна, удобно расположившись на лавочке, все еще переругивается с несчастным дядей Семой.
– Когда ж ты пить бросишь, а? – увещевает женщина. – Ты посмотри на себя, ты ж весь черный уже от водки этой поганой.
– Так жизнь у меня какая, баб Тонь? – разводит руками сторож. – Кто ж не запьет с такой жизнью-то?
– Ой, ой, знаю я вас алкашей, – машет рукой Антонина Петровна. – Вечно страдаете. А другие люди, по-твоему, не страдают? А? Бесстыдная твоя морда!
Игорь неожиданно отпускает меня и усаживается между представителями двух непримиримых идеологий.
– Так другие страдают без души, – выдает он. – А кто душевный человек, тому водка нужна.
– Вот! – радуется дядя Сема, обретя неожиданную поддержку в лице Гордеева. – Душа у меня, баб Тонь, а ты…
– Во-о-от, – вторит ему сыщик, и я совершенно не понимаю, к чему этот диалог.
– Игорь, пойдем, – зову я, но он отмахивается от меня, как от назойливой мухи.
– Да подожди ты, Лер. Дай с хорошим человеком поговорить.
Я закатываю глаза и отхожу в тень раскинувшей свои ветви рябины.
– Эх, так мало сейчас хороших людей, правда, Сема?
– Не то слово, дружище! – дядя Сема вытирает скупую мужскую слезу. – А у тебя на бутылку не будет? Я так, здоровье подправить.
– Лер, дай хорошему человеку на бутылку, – кивает мне Игорь.
– Хороший человек чуть не подох пару часов назад, – напоминаю я.
– Ну тебе жалко, что ли? – супится Гордеев.
Я психую и, порывшись в сумке, протягиваю сыщику завалявшуюся банкноту.
– Вот спасибо, Лерочка! – сияет страдалец, глядя на купюру в руке Игоря, как на сокровище.
– Тьфу, алкаш проклятый! – выражает свою точку зрения Антонина Петровна.
– Вот видишь, – Игорь хлопает дядю Сему по плечу. – Хорошая она у меня все-таки. Понимающая.
Мужик кивает, не сводя взгляда с денег.
– А много тут понимающих ходит? – вопрошает Гордеев. – Не-е-ет. Она одна у меня такая.
– Что?.. – не успеваю спросить я, как дядя Сема выдает:
– Еще один есть тут. Тоже хороший, понимающий.
– Понимающий? – сомневается сыщик.
– Я тут болел на днях, консервами отравился, – делится наш герой. – А он мне лекарство принес. И потом еще приходил.
– Тоже с лекарством? – я уже понимаю, к чему клонит Игорь.
– Да, – с готовностью кивает дядя Сема. – Говорю ж, понимающий.
Антонина Петровна бурчит себе под нос что-то по поводу отравлений консервами, но я ее не слушаю.
– И вчера приходил? – спрашиваю я.
– И вчера, – подтверждает сторож. – Прям перед закрытием.
– Какой молодец, – кивает Игорь. – А как выглядит, помнишь?
– Ну… – задумался дядя Сема. – Такой… Как ты.
– А как я?
– Ну… Молодой, глаз хитрый, как и у тебя, морда смазливая. Думал сначала, мажор какой-то, а он, ишь, понимающий оказался.
Я пытаюсь внять логике и не представлять на месте смазливого хитрого мажора Макса, но у меня не выходит. Я всем своим нутром чувствую, что это он принес отравленную водку, чтобы быть уверенным в том, что дядя Сема не помешает ему.
– А куда приходил понимающий? – поднявшись, спрашивает сыщик.
– Ко мне, – дядя Сема жадно хватает протянутые деньги.
– А до тебя куда на кладбище приходил?
– А… Так это… Не знаю. Ходил возле ангелов вроде.
– Вы случайно этого понимающего не видели? – обращается Игорь к притихшей Антонине Петровне.
– Не видела я никого, – женщина явно недовольна тем, что мы так бесцеремонно прервали ее нравоучительную беседу. – И кем вы, молодой человек, Валерии Сергеевне приходитесь?
Я едва открыла рот, чтобы пояснить, что Игорь тут для того, чтобы помочь мне во всем разобраться, но не тут-то было.
– Лерке? – поднимает брови сыщик. – Так сплю с ней. Хахалем, стало быть, и прихожусь.
– Гордеев! – восклицаю я, пораженная неприкрытому хамству.
– Да ладно, Лер, – он обнимает меня за плечи и громко чмокает в висок. – Тут же все свои. Свои ведь? Или ты меня прятать собралась? Ну ладно, нам пора. Счастливо оставаться!
– До свиданья, – бросаю через плечо и интересуюсь у Гордеева: – Ты совсем больной?
Пытаюсь сбросить его ладонь.
– Не дергайся, – цедит сквозь дебильную улыбку он. – Я-то как раз здоровый. А вот ты, похоже, не совсем. Всему городу собралась сообщить, что наняла меня?
– Ну… Можно было сказать, что ты мой коллега или друг, – все еще возмущена я.
– Хреновый ты психолог, Лерка, – лыбится Игорь и, как только мы сворачиваем с главной аллеи, убирает руку с моего плеча. – Да будет тебе известно, нет на свете темы более запоминающейся, чем чужая постель. А значит, ничего больше они не запомнят и, соответственно, если вдруг вернется наш понимающий, не расскажут.
– Ты думаешь, он вернется?
– Кто знает, – пожимает плечами Гордеев.
Аллея ангелов – это отдельно отведенная зона на общем кладбище, которую используют для захоронения детей. Она отличается особой красотой и ухоженностью (если эти слова применимы к подобному месту), что вполне понятно – люди, пережившие такое горе, как потеря своего ребенка, остаются все теми же родителями, которые хотят для своих детей только лучшего. По понятным причинам, раньше я ни разу не была в этой части погоста. И, глядя на душераздирающие надгробные надписи и живые цветы в вазонах, понимаю, что лучше бы и дальше не бывала. Детская смерть страшнее любой другой, и мне кажется кощунством без особой причины бродить здесь. Сегодня у нас есть такая причина.
– Как думаешь, – спрашиваю я. – На что нам нужно обратить внимание?
– Понятия не имею, – откликается Игорь. – Но, думаю, если ты увидишь то, что нам нужно, ты это узнаешь.
