— Да, я обязан был доложить ему о произошедшем.
Железная логика.
— Все, — стону я, оседая на воздушное ложе и закрывая лицо руками. — Я опозорена.
— По вашему мнению, связь со мной вас опозорит сильнее, чем ваши идиотские выходки?
Ага, моральная порка не заставляет себя ждать.
— Или вы считаете, что побег из Корпуса, употребление алкоголя, ваши откровенные танцы, открытие охоты на нового кадета позорят вас меньше? — сквозь пальцы я вижу недовольное лицо полковника.
Откуда он знает про Аэрта?
— Вы понимаете, что своим, повторюсь, идиотским поведением, вы довели кого-то до мысли, что вас необходимо отравить? — видимо, опасаясь, что я уже успела забыть о недавнем происшествии, Хаган Ирэ неопределенно машет рукой в сторону, предположительно указывая на то место, где произошло покушение на жизнь бедной меня.
— То есть это я виновата в том, что меня убить хотели?! — не могу смолчать я.
— А кто? — брови мастера устремляются вверх в порыве слиться с каштановой шевелюрой.
— Те, кто хотели, — парирую я.
— Это что же надо было сделать такого двадцатилетней девушке, чтобы некие «те» захотели от нее избавиться раз и навсегда? — не унимается Ирэ.
Теперь мастер не кажется мне таким уж красивым. Мужик как мужик.
— Вас, между прочим, тоже травили, — вспоминаю я вчерашний разговор. — И не единожды!
— Я действую во благо своей Родины! Всегда! — кажется, я его задела за живое. — А во благо чего действуете вы? Какие цели вы преследуете, если вообще преследуете? Что творится в вашей голове?
— То же, что и в вашей! — мне надоедает его слушать и я, быстро поднявшись, направляюсь к выходу.
Хорошо хоть раздеть меня вчера не догадался.
— Я не закончил! — несется мне вслед.
— А я вполне удовлетворена, — хлопнув дверью, я вылетаю в коридор.
11
Не могу удержаться и срываюсь на бег. Умом я понимаю, что Хаган Ирэ не бросится в погоню, но очень уж хочется оказаться как можно дальше отсюда. И как можно скорее. Чтобы добраться до своей спальни, мне нужно пронестись по широкому коридору мимо комнат еще пяти преподавателей, двери которых мелькают справа от меня, и комнаты ректора слева от меня. По закону подлости, дверь покоев главы нашего учебного заведения отворяется прямо в тот момент, когда я к ней приближаюсь. Он выпучивает на меня свои рыбьи глаза, и мне ничего не остается, кроме как притормозить.
— Кадет Арос?
Как будто бы сам не видишь, жаба морская.
— Здравствуйте, мастер Ринор!
— Как вы себя чувствуете сегодня? — поддельная забота в голосе не укрывает от меня любопытствующего взгляда, блуждающего от меня к двери куратора и обратно.
— Спасибо, отлично! — я хочу прошмыгнуть мимо, но не тут-то было.
— Почему вы бежите, кадет?
Ну и что мне тебе сказать?
Я вглядываюсь в жаждущие грязи глаза и, кажется, понимаю, что он хочет от меня услышать. Ему не нравится Хаган Ирэ, как и мне, и он ищет способ от него избавиться. Надеется его подловить на чем-нибудь этаком, и связь ненавистного подчиненного со студенткой станет прекрасным началом трудового дня нашего величайшего руководства. Не знаю, понимает ли это мой новый куратор, и долго ли он будет моим куратором.
Перед моими глазами всплывает лицо папеньки и его «тонкая» наука.
…Я тогда рыдала. Мерир и Морей в очередной раз побили меня, совершенно не смущаясь тем, что я младше, слабее, и уж тем более тем, что я их сестра. Братья сказали, что я упала с лестницы, споткнулась о ковер и загремела, сломав руку. Они были убедительны, а я только плакала, баюкая ноющее запястье. Мне было девять лет.
— Я поверю тому из вас, кто искуснее солжет, — сказал отец и приказал всыпать мне плетей за неуклюжесть.
Рука зажила, но это стало уроком. И не только для меня, но и для братьев — плетей не хотелось никому. И мы старались, как могли. Мы лгали не только папеньке, мы лгали всем, и даже самим себе, оттачивая искусство вранья и манипуляции. Последнее было обязательным, ведь, если ты сам не поверишь в собственную ложь, значит, не поверит никто. Со временем мы поняли: чем грязнее обман, тем желаннее он для слушателя. Мерир и Морей могли победить меня в любой драке на первых же минутах, но в искусстве лжи они мне и в подметки не годились. Потому что я лучше всех умела лгать себе. И сейчас мне не составляет труда самой поверить в наскоро придуманную историю.
Я представляю обнаженную кожу куратора, обтягивающую крепкие мышцы, вспоминаю свое смущение, свой дискомфорт и пересохшее горло, когда его тело находилось в такой близости от меня… Делаю большие глаза, губы уже дрожат, и первая слеза скатывается к подбородку.
Не надо было на меня орать и винить меня во всем.
— Он… Он…
— Что «он», кадет? — ректор подается вперед, ловя каждый мой всхлип.
— Он приставал ко мне! — я в ужасе прикрываю рот рукой, вызывая в памяти наклоняющийся ко мне темный силуэт.
— Кто? Мастер Ирэ? — мы понимаем друг друга без слов, но условности должны быть соблюдены.
— Да! Я… Простите, мне так больно об этом говорить!
Я натурально всхлипываю, вытираю слезы. Прогнать жуткое воспоминание нехватки воздуха, чего-то, что заползало в самые глубокие уголки моей души, гораздо сложнее, чем его возродить.
— Можно я пойду? Хочу привести себя в порядок, — я заискивающе смотрю на ректора Ринора.
— Конечно, конечно, мы разберемся без вас, — осчастливливает меня высшее руководство, алчно поблескивая вспотевшей от наскоро придуманных новостей лысиной.
По широкой дуге обойдя ректора, я спешу в свою комнату.
Еще метров десять своего пути я искренне верю, что поступила правильно. Мастеру Ирэ нет места в моем окружении. Два огненных кота на одной горе не уживаются.
Еще через десять метров приходит мысль о том, что я совершила гадкий поступок, он мне все-таки жизнь спас. Нес на себе, не бросил замерзать, да и вообще мужик правильный. Заслуг военных у него много…
На лестнице, ведущей в жилое крыло, я останавливаюсь, разворачиваюсь в стремлении вернуться и опровергнуть свои слова, но тут же одергиваю себя и иду дальше. Папенька бы мне за такое глупое сострадание пятьдесят плетей всыпал.
Кадеты еще не шныряют туда-сюда, видимо, для дел рутинных еще слишком рано. Я прохожу по нашему крылу незамеченной. Уже почти возле входа на свою винтовую лестницу я нахожу логичное оправдание тому, что хочу сделать (да, нужно признать, хочу всем сердцем): сколько проблем можно ожидать от полковника Хагана Ирэ в будущем, если сейчас ректор передаст ему мои слова? И, кроме того, мне ведь от него кое-что нужно, разве могу я поступиться шансом из-за своих обид?
