— Вынуждена отказаться, — изгибаю бровь. — Если манерам кого-то возьметесь учить вы, боюсь, деградация обучаемого неизбежна. Ах, простите, — я притворно вздыхаю. — Слишком сложные слова? Скажу проще: вы тупые дегенеративные псины, которым в моем доме не доверили бы сторожить даже сортир, пошли прочь!
По залу прокатываются смешки.
— Ах ты!..
— Парни, пусть идет, — Аэрт стоит прямо за ними и не сводит с меня глаз.
Видимо, уже успел выспаться. Пользуясь замешательством проскальзываю мимо Громилы и Аэрта и иду к выходу. Все мои силы уходят на то, чтобы не побежать и не выдать своих настоящих эмоций. Уже на пороге оборачиваюсь и вижу, как мои оппоненты что-то обсуждают в своей компании и злобно зыркают на всех, кто посмел над ними засмеяться, а кадет Ивес, дойдя до своего места, целует радостную Алишу.
— С одной стороны, я, конечно, поддерживаю твое решение, — задумчивый голос Арана вырывает меня из созерцания слащаво-пакостной картины. — С другой, не понимаю, почему ты до сих пор жива.
Нервно хмыкаю и спешу на лекции.
Мари не видит меня. Слишком взбудоражена инцидентом, раздосадована, и от этого невнимательна. А я борюсь с желанием растерзать этих идиотов на месте. Они просто отбросы, которые слишком зарвались от безнаказанности, по сути, они не сделали ничего ужасного, чтобы…
Мысль обрывается, опадает на пол, крошась в пыль под моими ботинками, потому что я уже сорвался и направляюсь прямо к тем самым придуркам. Здравый смысл машет мне рукой, когда я, наплевав на него, останавливаюсь в нескольких метрах от шайки и громогласно окликаю:
— Кадеты!
Ни у кого в зале не возникает сомнений, к кому конкретно я обращаюсь. Оказавшись ближе к ним, мне все тяжелее сдерживаться, поэтому я спешу увести их прочь из столовой. Разогретая злостью кровь уже слишком громко пульсирует в ушах.
— За мной. Все четверо.
Разворачиваюсь на каблуках, иду к выходу, краем глаза обратив внимание, как вжали головы в плечи все, кто молчаливо или не очень поддержал этих идиотов. И только кадет Ивес глядит как-то слишком заинтересованно. Но мне все равно. В случае чего всегда можно списать все на заботу об отряде.
Я чувствую, что праведный гнев почти сносит рамки моего самоконтроля уже в коридоре. Хотелось увести их дальше, но горячая волна ярости уже кипит где-то в горле. Ныряю в библиотеку, в которой, как всегда, пустынно, и мягко улыбаюсь мите Морос:
— Мите, простите за вторжение, необходима ваша помощь, — женщина смотрит на меня поверх очков, но отчего-то не спешит вставать со своего места и оказать посильную помощь. — Принесите самый старый фолиант, который вы найдете в своем архиве.
— Я не очень понимаю вас, мастер Ирэ, — библиотекарша стреляет взглядом куда-то поверх моего плеча, и я понимаю, что, если не выпровожу ее сейчас, сорвусь при ней же.
— Пожалуйста, мите Морос.
Наконец мите поднимается, коротко кивает и семенит к дверям архива. Понятливо и плотно закрывает за собой дверь. И только тогда я отпускаю себя. Ярость, ставшая только сильнее от моего сдерживания, сносит все старательно выстроенные преграды.
С разворота я бью самого высокого из них ребром ладони в горло, второго луплю локтем в нос ровно в тот момент, когда этот идиот пытается напасть в ответ. Они хорошо обучены, но не так хорошо, как я. Я наношу серию коротких хлестких ударов по корпусу третьего и, уже не боясь нападения сзади хватаю главного в их шайке за шею. Пальцы сжимаются все сильнее, и я с некоторым удовлетворением понимаю, что могу убить его прямо сейчас.
Это понимание немного отрезвляет, заставляет разжать ладонь, с тайным удовольствием смотреть, как парень припадает на одно колено, пытаясь восстановить дыхание, хрипит в попытке что-то сказать.
— Вы знаете, кто мой отец? — взгляд исподлобья, на шее следы от моих пальцев. — Он вас уничтожит!
— Пусть станет в очередь, — усмехаюсь я, вытирая с костяшек кровь из носа второго. — Забудьте о существовании Мариис Арос. В противном случае, вам не помогут даже боги, не то, что ваши отцы. Поспешите. Вы опаздываете на лекцию.
Жду, пока они уйдут, пытаясь успокоить злобного и недовольного моим милосердием зверя внутри. Я хотел убить мерзавцев. И теперь зверю досадно, что я этого не сделал.
— Хаган? — мите Морос обнаруживается в дверях архива.
— Да, мите?
— Мариис знает об этом?
Боги, конечно, нет! Сглатываю более нервно, чем мне хотелось бы.
— Нет, мите. И я очень надеюсь, что и не узнает.
Библиотекарша смотрит на меня неприятно долгим и всезнающим взглядом, но потом все же кивает.
— Вы хороший человек, Хаган, — она поправляет очки и, уже не глядя на меня направляется к своему рабочему месту. — Очень печально, что вы не позволяете Мари разглядеть это.
Я только сжимаю плотнее челюсти, и выхожу из библиотеки.
4
До конца дня ничего не происходит. Никто не цепляется ко мне, никто не пытается унизить меня больше, чем я уже унижена. Аэрт на лекциях присутствует и ведет себя абсолютно так же, как и обычно, то есть целиком и полностью меня игнорирует. К концу учебного дня мне кажется, что вчерашнее предложение мне привиделось от усталости. А что? Всякое бывает, если ты вымотан, а Аран умеет доводить до состояния, когда я уже туго соображаю. Однако, несмотря на мои абсолютно логические доводы услужливо заготовленные для самой себя, я чувствую необъяснимое волнение, которое становится тем сильнее, чем ближе к горизонту прижимается солнце.
К концу дня понятно, что мой воин тоже тревожится. Разговаривает призрак со мной довольно сухо, то и дело погружаясь в собственные размышления. Я несколько раз пытаюсь выяснить у Арана, что его тревожит, но каждый раз он скупо отвечает, что пока ему нечего мне рассказать. Уже в комнате, после посиделок в библиотеке, он сообщает мне, что теперь мы будем тренироваться перед рассветом, но начать придется только с завтрашнего дня, чтобы без проблем войти в новый режим. Ничего не говорю ему, чем, похоже, раздражаю его еще больше.
Как обычно сажусь писать конспекты, но сегодня мне не пишется — я то и дело поглядываю в окно. От этого постоянно пропускаю слова в тексте, злюсь на себя и стараюсь игнорировать вздохи Арана. Когда начинает смеркаться, я окончательно понимаю, что оставаться в комнате не имею никаких физических сил. Поэтому, сняв кольцо под осуждающим взглядом призрака, я переодеваюсь в более удобную одежду (черные эластичные штаны и такую же кофту с высоким горлом), наскоро расчесываю волосы, собираю их в свободную косу и с последним лучом солнца выхожу из комнаты.
Несколько раз я порываюсь вернуться, особенно, когда ловлю на себе заинтересованные взгляды проходящих мимо кадетов, но что-то более сильное, чем моя воля, продолжает вести меня к месту для тренировок. Здравый смысл шепчет мне, что вчерашнее предложение может быть шуткой или, что еще хуже, ловушкой, которая добьет мою репутацию. И что никто, кроме меня, не придет на полигон. Но, вопреки голосу разума, я продолжаю идти, до боли впиваясь в ладони ногтями в попытках хоть как-то совладать с эмоциями.
