— Теперь знаю.
— Жалко, хорошая была девчонка.
— Ага, — я останавливаюсь напротив двери, ведущей в мою старую комнату.
— Не хочешь узнать, как именно она умерла? — продолжает выпытывать Аэрт.
— Мне неинтересно, — я толкаю дверь и поднимаюсь по знакомым с детства ступеням.
— Ты жестокая, — сверкнув желтыми глазами, тихо замечает Ивес.
— Если для тебя это новость, то ты не особо наблюдателен.
Я прохожу мимо бывшей комнаты Лео и едва не спотыкаюсь. Зачем же, зачем же ты так поступил? Эмоции с новой силой накатывают на меня, и я едва не захлебываюсь в их бурлящем потоке, но быстро беру себя в руки.
— Хватит! — Аэрт хватает меня за руку, резко разворачивая к себе. — Я не собираюсь терпеть…
— Ты зачем пошел за мной? А? Золотой мальчик? — я вырываю ладонь. — Что ты вообще забыл в Крепости? Давай-ка подумаем. Наверное, решил набраться знаний? Да только мы оба знаем, что тебя здесь не научат ничему такому, чего бы ты уже не знал. Тогда что? А может, здесь учится кто-то, кто мог бы стать отличной разменной монетой в войне? Хм… Кто бы это мог быть?
— Перестань, — он толкает дверь позади меня, подхватывая меня одной рукой, и внося в мою прежнюю комнату.
Аэрт не отпускает меня и плотно прикрывает за собой дверь.
— Так что ты мне скажешь, дорогой? — спрашиваю, как только мои ноги касаются пола. — Кем я должна была стать? Заложницей? Не так ли?
Огненный кот опускает голову, подтверждая мои худшие догадки.
— Я так и знала, — с горечью говорю я.
Лунный свет высвечивает красивое лицо Аэрта. Он стоит, похожий на прекрасного бога, сошедшего с небес. Глубокие тени расчерчивают его щеки, черные взъерошенные волосы падают на лоб, широкие плечи поникли, но это не умаляет его величия.
— Почему я еще не у твоих? — мне действительно интересно.
Он лишь тяжело вздыхает.
— Зачем нужно было играть в это все? — я небрежно машу рукой, подразумевая нас с ним. — Чего ты хотел добиться?
Аэрт поднимает на меня взгляд, в котором отражается бездна непонятных мне, но от этого не менее сильных эмоций.
— Тебя, — просто отвечает он.
25
Очередное признание, которое я не хотела бы сейчас слышать, и которого добилась сама. Самое главное правило жизни: всегда будь готов услышать ответ, если спрашиваешь. Я же, как нерадивая ученица, это правило никак не могу запомнить и, тем более, не умею ему следовать.
— Все, — останавливаю я Аэрта, когда он делает шаг ко мне. — Не хочу ничего знать.
Я отворачиваюсь, оглядываю комнату. В ней до сих пор пахнет застарелой кровью и смертью. Мне везет. Ремонт здесь еще не делали, и я сомневаюсь, что собираются делать в ближайшее время. Лунного света вполне хватает, чтобы рассмотреть комнату.
По всему полу так и остались пятна крови. Никто не удосужился их отмыть. Сейчас в ночи они выглядят темными провалами. Аккуратно обходя их, я направляюсь к столику, который раньше служил в качестве склада для полунужного хлама. Старые открытки, короткие любовные записки от поклонников, которых раньше у меня было в избытке, рецепты масок для волос и лица… А нужного письма нет. Не могло же оно провалиться сквозь землю?
— Что ты ищешь? — подает голос Аэрт. — Может, я смогу помочь?
— Почему бы и нет, — решаю я. — Лист тесненной бумаги с несколькими строчками на нем. Со взломанной печатью, естественно.
— Там что-то важное? — спрашивает Ивес, осматриваясь.
— Либо ты помогаешь без вопросов, либо с вопросами идешь спать.
Аэрт лишь хмыкает, но больше ни о чем не спрашивает. Меньше, чем за час мы перелопачиваем всю комнату, а заветного письма нигде не обнаруживаем. Единственное место, которое еще не было нами осмотрено, находится под окровавленным ковриком. Не сговариваясь, останавливаемся рядом с ним.
— Давай? — кивком указывая на пол, спрашивает Аэрт.
Я брезгливо морщусь.
— Давай ты сам?
Он усмехается, но не спорит. Наклоняется, берется за край коврика, приподнимает. Ковер заворачивался плохо, засохшая кровь сделала его твердым, к тому же он присох к полу, словно перевязочная ткань к ране. Но старания Аэрта вознаграждены. Под ковриком обнаруживается прямоугольник белой бумаги. Я чуть не взвизгиваю от радости, хватаю письмо, прижимая его к груди.
— Я заслужил поцелуй? — очаровательная улыбка касается губ Ивеса. Неужели он серьезно говорил про нас с ним? Или это очередная уловка и часть сложной военно-политической игры, что намного вероятнее.
— Пока нет, — осаживаю его я. — Пойдем, нам надо спешить.
— Веселой ты мне нравишься больше, — замечает огненный кот.
— Ну, вот видишь, — улыбаюсь я. — Так, глядишь, дурные мысли из твоей головы и выветрятся.
Мы покидаем мою комнату и направляемся обратно. Я все думаю, где бы раздобыть образец отцовского почерка, чтобы сравнить его с рукой, написавшей письмо о кольце. Старых писем у меня не сохранилось (не в таких уж мы с отцом отношениях, чтобы предаваться сентиментальности), а мысль о том, что письмо отправил не отец, не дает покоя. Ведь все происходящее имело бы смысл только в том случае, если Арана прислал мне кто-то другой. Но, чтобы это выяснить, мне нужен текст, написанный именно отцом.
— То есть, ты считаешь все, что я тебе сказал, дурными мыслями? — прерывает молчание Аэрт.
— А ты сам как считаешь?
— Ты не ответила.
— Аэрт, милый, — я останавливаюсь, поворачиваюсь, оказываясь с ним лицом к лицу. — Мы все это с тобой обязательно обсудим, но поверь, конкретно сейчас наши с тобой отношения волнуют меня меньше всего. Извини, пожалуйста.
Его черты почти цепляют меня настолько, чтобы снова забыться, остаться в плену его невозможной красоты и в нем же и… умереть. Да, именно умереть. И мне не стоит об этом забывать. Что мне принесет его любовь? Вот уж точно ничего радужного. Ничего, что оставило бы меня в живых.
Не дожидаясь его ответа, я разворачиваюсь и иду дальше. Образец… Где же его взять? И вдруг меня словно бьет молнией. Я останавливаюсь. Ну конечно же! Лицензия кадетского корпуса! Я точно знаю, что отец писал ее лично, видела сама, а, значит, это и есть самый достоверный образец его почерка.
Бросаюсь сломя голову вниз. Аэрт без разговоров мчится следом. Я сжимаю в руке письмо, в тайне надеясь, что сейчас почерки абсолютно совпадут, а это будет значить, что отец по-настоящему хочет меня защитить, что Аран здесь потому, что папа обо мне беспокоится. А рубин в руке Лео — это какая-то ошибка. И, что вполне вероятно, этот камень подбросили враги нарочно для того, чтобы подставить моего отца. Или дома появились предатели, которые ведут свою игру без отцовского ведома. Боги, пусть будет правдой любая из этих версий, кроме той, что делает больнее всего.
