Вздох сорвался с моих губ, когда, двинувшись вниз, Адам стал покрывать неистовыми поцелуями мою щеку, челюсть, горло.
— Что? — прошептала я.
— Я люблю тебя. — Он снова произнес эти слова, но на этот раз с вызовом, который я поняла.
— Я тоже тебя люблю, — повторила я, желая, чтобы он это знал.
Внезапно я занервничала, потому что несмотря на то, что была готова к этому моменту, как я и сказала Винни, я никогда не делала этого раньше. Я не сомневалась, что Адам не был девственником. Он практически признался мне в этом, когда мы болтали с ним в «Хоквейле» обо всем на свете.
От мысли о том, что он спит с Марией, меня тошнило, но я старалась не думать об этом, старалась не думать о нем с ней…
— Ты ни разу с ней…
На секунду я задумалась, не произнесла ли я эти слова вслух, но он прижался ко мне лбом.
— Я… я хотел сделать это, — признался он. — Не потому, что хочу ее, а потому, что она навязывает себя мне, и что, черт возьми, я еще могу получить из этой дерьмовой ситуации кроме секса? — Он сглотнул. — Но потом, когда доходит до этого, я ненавижу ее так сильно, так яростно, что мне противно даже прикасаться к ней. — Адам стиснул зубы до такой степени, что его следующие слова было трудно понять. — Я не знал, что способен на такую ненависть, Тея. И из-за того, что я так сильно ненавижу ее, я могу… — Поколебавшись, он хрипло закончил, закрыв глаза — Я могу навредить ей.
— Ты не можешь ей навредить, — сказала я укоризненно, обхватив его лицо руками. — Ты забываешь о том, что я знаю тебя, Адам. Я знаю тебя лучше, чем ты сам. Ты хороший человек.
— Не с ней. У меня бегут мурашки по коже, зная, что мне придется растить еще одного ее ублюдка, как своего собственного. — Его передернуло. — Я люблю Фредди, но…
— Ты должен оставаться с ней?
— Она пойдет к копам.
Я нахмурилась.
— А что насчет закона о давности срока уголовного преследования? (Прим. перев.: срок исковой давности — период, со дня совершения преступления и до дня вступления приговора в законную силу, по истечению которого лицо освобождается от уголовной ответственности.)
— Пятнадцать лет. Или если Каин получит условно-досрочное освобождение, но лишь одному богу известно, когда это произойдет — я не знаю, как он будет себя там вести. — Адам издал горький смешок, от которого у меня заболело сердце. — Поверь мне, я все разузнал, желая точно знать, когда смогу стать свободным. — Он закрыл глаза. — Я не хочу сейчас об этом говорить.
Я знала, чего он хочет, и, если честно, тоже этого хотела.
Я знала, что стою на распутье, переживая момент в моей жизни, который поведет меня в том или ином направлении, который определит меня в дальнейшем.
Но все, о чем я могла думать — это Адам. И он любил меня. Он хотел меня.
В течение многих лет, когда меня терзало его отсутствие, он мучился тоже. Не знаю, почему это заставило меня почувствовать себя лучше, наверное, я была сукой, но мне действительно было хорошо.
Как может наша любовь быть ошибкой?
И это было тем оправданием, которое я использовала, когда прижалась к его губам и решила нашу судьбу.
Глава 21
Адам
Тогда
В ту секунду, когда язык Теи скользнул мне в рот, танцуя против моего, мне захотелось застонать от облегчения.
Годы без Теодозии были агонией. Не только потому, что я хотел ее, — с каждым гребаным моментом, когда она становилась все красивее и красивее, я хотел ее с болью, которая глодала мои кости, — а потому, что скучал по ней.
Она была моим другом.
Моим лучшим другом.
Моей гребаной второй половинкой.
Мне было все равно, что ее происхождение дало мне эту подсказку. Я знал это с самого начала, как ничто другое.
Быть привязанным к другой женщине было тем мучением, о котором я только и мечтал для Каина.
Потому что это была его вина.
Все это было его рук дело.
Словно это было самым выдающимся достижением его жизни.
Брат стремился к этому все годы, когда сваливал на меня свою вину, заставляя всех меня ненавидеть.
Вот только я не мог поверить, что он хотел оказаться в тюрьме.
Во всяком случае, это было единственное, что делало все происходящее сносным.
Я был свободен от Каина как минимум на три года. Возможно, и дольше, если он будет плохо вести себя в тюрьме, а так, как все-таки он был Каином, я мог еще долго его не увидеть. Его злобная сторона была тем, из-за чего я страдал большую часть своей жизни. Без его любимого «мальчика для битья» под рукой только один хрен знал, в какое дерьмо он может вляпаться.
Тея прикусила мою нижнюю губу, и я дернулся, мой член заболел от этого движения сильнее, чем губа.
— Ты не сосредоточен, — пробормотала она, успокаивая боль языком.
— Теперь да. Ты уверена, что хочешь этого? — прошептал я.
На ее губах заиграла улыбка, заставившая меня почувствовать себя так, будто впервые за много лет меня коснулось солнце.
Вместо ответа, потому что Тея была права — ее улыбка говорила, что спрашивать было безумием, — я заставил ее лечь на кровать и не останавливался до тех пор, пока не оказался на ней сверху, а ее ноги не прижались к моим бедрам.
Мой член был прямо там, между ее ног, и мне хотелось застонать от того, насколько я оказался неподготовленным.
У меня не было презерватива.
С чего бы?
Это не было запланировано. Ничего из этого не было преднамеренным.
Черт, единственная причина, по которой я находился здесь, заключалась в том, что я видел, какой потерянной Теодозия выглядела в такси, и это, бл*дь, убило меня. Уничтожило меня больше, чем все несчастья моего брака.
Все решения, которые я принимал, должны были сделать Тею счастливой. Обезопасить. В тот момент на улице она не выглядела такой.
— У меня нет презерватива.
— Ты можешь в конце вытащить, — моргнув, сказала она.
— Католики всего мира знают, что такое не срабатывает, — поморщился я.
Теодозия наморщила нос
— Таблетка на следующее утро?
— Ты не против?
Она покачала головой.
— Я попрошу Дженис помочь мне.
Хотя я нахмурился при мысли о том, что она попросит нашу экономку о помощи с контрацепцией, я не собирался смотреть дареному коню в зубы.
Вместо этого я приподнялся над Теей и расстегнул ее толстовку. Как только молния разошлась, я уставился на тонкую футболку. Это была футболка сборной по плаванию, украшенная логотипами спонсоров. Ничего особенного, но для меня это зрелище было жарче, чем если бы на Тее был бюстгальтер Victoria’s Secret.
