Более того, я знала, что способна завоевать золото.
Размышляя над всем этим, я потерла рот рукой.
— Многие избитые женщины защищают своих мужей, — сказала я.
— Они не защищают их после того, как убили, — фыркнула мама. — Я знала, что должна была это сделать. Как только он избил тебя, — она покачала головой. — Я поняла, что пути назад нет. Я приговорила его, как только приняла его в свое сердце и позволила себе любить его. Это была моя вина.
Было ясно, что мама верила в то, что говорила. В ее глазах даже стояли слезы, и это поразило меня, потому что я знала, что эти слезы были не о ней или обо мне, а о нем.
Ее обидчике.
Это было неправильно. Так неправильно, что я не знала, с чего начать.
Но она верила в это.
Я могла понять, что она имела в виду в отношении дара и проклятия, и это беспокоило меня еще больше.
— Несколько лет назад я пытался кое-кого исцелить.
После я повторила это с девушкой в школе, но результат для меня не был так ужасен. Не так, как с Луизой.
— Ты пыталась исцелить? — спросила мама, удивленно приподняв брови, а затем нахмурилась. — Все закончилось плохо?
— Да.
— Не удивлена, если честно. Мама говорила, что ее первое исцеление было самым худшим. Она «перегорела» на пять лет, но ей удалось вернуть свои силы только тогда, когда…
— Когда что?
— Когда она встретила своего единственного.
Я уже встретила Адама, так что не было похоже, что это возродит мои силы… но, хотела ли я вообще, чтобы они вернулись на полную мощность? Исцеления той девушки в школе хватило для того, чтобы выжать из меня силы на неделю. Я не хотела этого в своей жизни, эгоистично это или нет, но я не хотела такой ответственности.
— Я-я узнала о тебе только от женщины по имени Лавиния, — неуверенно сказала я.
— Винни никогда не умела держать свой рот на замке, — пробормотала Женевьева, но в ее словах не было раздражения.
— Она сказала, что бабушка знала его, но они не поженились.
— Нет, не поженились. Она была умной. Я — нет. Оставшись с ним, ты разрушишь не только его жизнь, Теодозия. — Мамин взгляд скользнул по стенам. — Но и свою тоже. Мне бы не хотелось, чтобы ты стала таким же подобием живого человека, как я. Жаждущим того, кого потеряла, кого обидела своим эгоизмом.
На секунду мой рот просто открывался и закрывался. У меня не было ответа на этот вопрос. На это не было ответа. Что я должна была сказать?
Как я должна была отреагировать?
Проблема состояла в том, что я знала каково это — иметь Адама в своей жизни. Не только рядом со мной, но и в моей постели. В моем теле.
Это было блаженством.
Пока жизнь не встала у нас на пути.
Может, проклятием была жизнь, а не особенность нашей линии.
— Я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещала, Теодозия. Я не была для тебя матерью, потому что мои решения лишили меня этого. Я никогда не узнаю тебя так, как должна, и буду горевать об этом до самой смерти…
— Теперь у нас есть время, — вставила я, но она проигнорировала меня.
— Времени у меня много, ты права. Но правда в том, что даже если мы станем друзьями, у нас никогда не будет таких отношений, для которых мы были рождены. Как это было бы возможно? Все годы, которые я должна была воспитывать тебя, я провела, застряв в этом месте. Так что, хотя я не имею права говорить тебе это, не имею права просить тебя об этом, я все равно сделаю. Это мой единственный шанс стать для тебя матерью, и я попрошу тебя прислушаться к тому, что я скажу… — она тяжело вздохнула. — Держись от него подальше. Избегай его, как чумы, потому что для тебя, дитя, он ею и является. Он у тебя в крови, и я знаю, как это больно. Мы — женщины рода Кинкейд, нам суждено встретить наших джило, и нам суждено встретить их молодыми, поэтому мы знаем, как больно хотеть их и никогда не иметь, проживать свою жизнь без них рядом с нами. — Ее голос стал тише, а пальцы перестали теребить фантик от батончика. — Поверь мне, Теодозия, нет ничего более мучительного, чем знать, что твой единственный больше не ходит по этой земле, и это произошло потому, что он погиб от твоих рук.
Глава 28
Тея
Сейчас
— Как вы себя чувствуете, Теодозия?
Улыбка на моем лице была слишком широкой, пока я обдумывала вопрос репортера.
— Такое ощущение, что все годы тренировок, все годы жертвоприношений стоили того. — Подняв одну из медалей, висящих у меня на шее, я поцеловала ее и добавила: — Более того, мне кажется, что я, наконец, нашла свое место.
— Хорошо, мне интересно… — Рене Лизетт, журналистка, с которой я согласилась поговорить, склонила голову набок, и я приподняла бровь. — Почему вы согласились на это интервью?
— Выбрала из двух зол меньшее, — улыбнулась я. — Я предпочитаю иметь дело с людьми, с которыми, по крайней мере, знакома, пусть даже немного, а вы мне всегда нравились.
Более того, Рене никогда не задавала мне на пресс-конференциях глупых вопросов.
Я ценила это больше, чем она могла подумать.
Рене кивнула.
— Вы уже участвовали в соревнованиях несколько раз и имели отличные результаты, верно?
— Верно, — улыбнулась я, подняв медали над головой.
Фотограф настоял на том, чтобы я надела их, и хотя чувствовала себя идиоткой, сидя за столиком в кофейне со своими шестью золотыми медалями, Рене согласилась, что это выглядело впечатляюще.
Была ли она права или нет, я узнаю только тогда, когда она опубликует свою статью.
Разложив свои медали, которые так много значили для меня, на столе я поправила их, глядя на золотые лицевые стороны. Контракты, которые мне предлагали раньше, уже тогда были безумными. Я имею в виду, что и раньше была счастлива, но с таким количеством контрактов всего лишь после одного соревнования я получала все больше утверждений, что являюсь женским прототипом Майкла Фелпса.
Глупо, но не для моего банковского баланса.
— Чему вы обязаны своим успехом, Теодозия?
— Тея, пожалуйста, — попросила я ее.
Было время, когда я была Теей только для одного человека, но этого времени больше не было. Теперь я была Теей для всех. В основном потому, что это останавливало вопросы. Я не считала свое имя странным, но, видимо, я была единственной, кто так считал.
— Тея, — поправилась Рене, поднимая свою чашку кофе и делая глоток. Она выбрала тот, который слегка пах карамелью, и хотя аромат был едва слышным, он был достаточно сладким, чтобы у меня в животе заурчало.
На самом деле, пошло оно все.
