Даже спустя часы.
Приемные родители — Мейеры — ушли, медсестры сновали туда-сюда, и я погрузился в темноту. Вдруг чья-то ладонь схватила мою руку, снова приводя меня в сознание.
Я дернулся, проснувшись, но чего не мог ожидать, так это пощечины.
Не словесной, а физической.
У меня зазвенело в голове, потому что я не подготовился к атаке, и моя голова срикошетила на спинку кресла, и, поскольку это был самый неудобный предмет мебели из когда-либо изобретенных, мой череп с глухим стуком столкнулся с деревянным каркасом.
Не зная, тереть мне голову или щеку, я посмотрел на нападавшего, и меня охватило напряжение. Я увидел папу, схватившего маму за руку и притянувшего ее к себе.
Она была рыдающей развалиной. Моя обычно невозмутимая мать оказалась совершенно потрясена тем…
Из меня вырвался смех.
Не тем, что сделал Каин.
А тем, что сделал я.
Надо же.
— Ты обрек его.
Выплюнув эти слова, она вырвалась из папиных рук и снова бросилась на меня, словно сумасшедшая. Но я не останавливал ее. Я позволил ей бить меня. Я позволил ее ладоням награждать меня пощечинами, а кулакам стучать по моей груди.
Я понял.
Каин был для нее всем.
А я не был.
— Он причинил вред Тее, — сказал я ей деревянным голосом.
— Этому куску дерьма? — прорычала она. — Эта пи*да для тебя дороже собственного брата? Как ты мог так поступить с ним? — закричала мама, и я не удивился тому, что в палату вошла медсестра.
— Если вы не успокоитесь, мне придется попросить вас уйти, — заявила она строгим голосом.
Моя мама в ярости развернулась к медсестре, но папа снова схватил ее.
— Мы успокоимся, — пообещал он.
Медсестра посмотрела на маму и, очевидно, поняв, что в палате присутствует высшая сила безумия, поспешно вышла — я бы не удивился, если бы она все равно вызвала службу безопасности. Нам, вероятно, это понадобится.
Однако я заметил, что отец не двинулся защищать меня во время нападения мамы.
— Вы вырастили монстра, — заявил я, вздернув подбородок. — Мне нечего стыдиться. Я бы сделал это снова. Каин заслуживает заключения. Он гребаный псих, и никто из вас никогда этого не замечал.
Отвернувшись от них, я взял Тею за руку. Я узнал, что произошло от медиков скорой помощи, которые сообщили медикам больницы о том, что пришлось ей пережить…
— Он пытался утопить ее, — просто сказал я, сжимая пальцы Теи. — А вы что? Хотели, чтобы его просто посадили под домашний арест или временно отстранили от соревнований? К черту! — Я сердито посмотрел на них. — Он заслуживает тюрьмы.
— Ему почти семнадцать, — всхлипнула мама. — Боже мой, Роберт, а что, если его будут судить как взрослого?
Мама еще раз всхлипнула у груди отца, и впервые за много лет я увидел, как он обнимает ее.
Он выглядел таким же ошеломленным, как я себя чувствовал — словно снова смотрел на мир сквозь грязное стекло. Но когда он заметил, что я смотрю на него, и наши взгляды встретились, он кивнул.
Единственный кивок.
И я понял, я знал, что он был согласен со мной.
Этот кивок сказал, что я поступил правильно.
Конечно, правильно. Властям сообщить было необходимо. Но моя мама? Преподаватели в Роузморе? Я знал, что они постарались бы держать все в секрете. Разобрались бы своими силами, потому что это было место, где я учился. В этом здании было больше секретов и интриг, чем кирпича и раствора.
Только сейчас обратив внимание, что за окном стемнело, я понял, что родители, должно быть, пришли сюда прямо из полицейского участка. Не отводя взгляда от отца, я сглотнул при виде его одобрения и не напрягся, когда он пробормотал:
— Мы можем найти ему хорошего адвоката.
— Хорошего адвоката? — завизжала мать. — Этого недостаточно! Не с тем, что говорит эта маленькая шлюха!
Я моргнул.
— Какая еще маленькая шлюха? — я сжал кулаки в негодовании. — Тея еще даже не приходила в себя, чтобы что-то говорить, — прорычал я. — И она не шлюха, черт подери!
Папа покачал головой.
— Речь о Марии, Адам. Мария выдвинула обвинения против Каина, — прорычал он, глядя на Тею.
— Какие обвинения? — спросил я с любопытством.
— Мария беременна, — ответил отец. — Она говорит, что отцом ребенка является Каин и что он ее изнасиловал.
Мой рот изогнулся в усмешке.
— Бред. Каин ее не насиловал. Они встречаются, и если кто и собирался кого-то изнасиловать, так это Мария. Она так увлечена Каином, что это противно.
Папа моргнул, затем пожал плечами.
— Это то, что она говорит. Ее отец пришел к нам в полицейский участок. — его челюсть напряглась. — Вот где мы были весь день.
Мне было все равно, где они были, и моя незаинтересованность показала это.
— Тебе плевать, что ты испортил жизнь брату? — швырнула в меня слова мама, и я сосредоточил свое внимание на ней, опасаясь, что она снова начнет меня бить.
— Он сам разрушил свою жизнь. Он навредил Тее, хотя она ничего ему не сделала. Абсолютно ничего.
— Ложь! Должно быть, все-таки что-то было…
Я уставился на нее испепеляющим взглядом, пораженный яростью в ее голосе.
— И из-за этого ты бы стала кого-то топить? — выплюнул я и покачал головой. — Не бери в голову. Ты можешь придумывать любую чушь, какую хочешь…
— Чушь? Твой брат невиновен.
— Ты приняла слишком много «Валиума»? — прорычал я, а затем пробормотал: — Слушай, тебе не обязательно быть здесь. Уходи. Я не хочу, чтобы ты была здесь, когда Тея проснется.
Мать двигалась быстрее, чем когда-либо, так быстро, что даже папа не смог ее удержать. В одну секунду она была в его объятиях, а в следующую оказалась рядом со мной, вцепившись пальцами в мои руки и уставившись на меня снизу вверх. Что-то в ее глазах заставило меня задуматься, а не была ли она такой же безумной, как Каин.
— Ты должен все исправить, Адам, — процедила она, подтвердив мои подозрения.
— Я ничего не должен. Я не сделал ничего плохого.
Я попытался выдернуть свои руки из маминой хватки, но она еще крепче сжала свои руки, отчего ее ногти вонзились в мою кожу с такой силой, что я задумался, а не проткнет ли она ее.
— Должен и сделаешь, — убежденно сказала она. — Идем с нами. У нас договор.
— Я никуда с тобой не пойду, — прорычал я. — Меня не волнуют ваши договоры. Я остаюсь здесь.
Ее губы зло изогнулись и мать, которую я знал, мать, которую я думал, что знал, исчезла в мгновение ока. Передо мной стояло нечто большее, чем сенатор, черт, передо мной стояла женщина, которой не следовало занимать государственную должность.
