— Конечно, знаю. И давно, — отозвался он. — Разве так встречают старого друга?
— Если он пришел без приглашения, — тяжело взглянул Вольф.
— Когда-то ты говорил, что твой дом — мой дом, — заметил Ильяс. — Даже ключи мне оставил.
— Точно. Только с тех пор я несколько раз менял замки.
— Ну, ты сам знаешь, что это никогда не было для меня проблемой.
— Что тебе нужно, Рахматулин? — Вольф вольготно уселся в кресло — то самое, в котором сидел Ильяс, когда я вышла из ванной. — Поделись, раз я тебе такой бесценный друг.
— Ничего особенного, — Ильяс окинул меня с головы до ног таким откровенным раздевающим взглядом, что Вольф подобрался и подался вперед. — Просто полюбоваться на девочку твою. Глаз не оторвать. Поделишься, в каком борделе ты ее снял? Я, может, себе такую же хочу…
Я видела, что он специально выводит Вольфа на эмоции. Хочет, чтобы тот разозлился, взорвался. Но чем больше было издевательских интонаций в его голосе, тем спокойнее и хладнокровнее становился Вольф.
Еще больше меня возмутило, что он упорно считает меня девушкой легкого поведения. И даже упоминает такое нехорошее слово, как «бордель». Но я не такая! Вот так, отдавать себя за деньги — я бы не смогла… Я слишком стыдливая, закрепощенная…
Тут же вспомнились шутки Глеба. После… ну, этого самого… муж иногда говорил, что меня нужно отдать в бордель, чтобы я поучилась. Чтоб профессионалки показали мне, как нужно… заниматься любовью.
Глеба это возбуждало, а меня шокировало и…
Было неприятно. И вот, я снова и снова убеждала себя, что это просто обычные приколы Глеба. Слова, на которые не стоит обращать внимание. В конце концов, мне достался самый чудесный, милый и нежный парень на свете. Да, мой муж умел быть предупредительным и нежным.
Идеальных людей не бывает. У всех свои заморочки.
Но все-таки я чувствовала. Ощущала, что не удовлетворяю его в постели. Озаботившись, я решила изучить информацию. Краснея от стыда, приобрела в книжном магазине несколько пособий соответствующего содержания.
К сожалению, сколько я ни пыталась, ничего из прочитанного применить у меня не получилось. Не помогал и психолог. Я чувствовала скованность и неловкость. А Глеб только посмеивался.
По-доброму, как мне казалось.
Или я просто убеждала себя в этом…
И вот сейчас, когда Ильяс снова заговорил про бордель, я открыла рот, чтобы возмутиться. Выкрикнуть, что я не продажная женщина. Обелить себя!
Но так ничего и не сказала. Внутренний голос или что-то вроде инстинкта самосохранения, который до этого молчал в тряпочку, приказал мне прикусить язык.
Не обращать на себя внимания. Не встревать в разговор этих двух сильных, властных, красивых, но совершенно при этом не похожих друг на друга мужчин.
— Где взял, там больше нет, Рахматулин, — спокойно ответил Вольф. — А глаза — это штука такая… Сегодня они у тебя есть, а завтра — нет. Беречь их лучше, не пялиться, куда не надо.
— Это да, — согласился Ильяс, и снова взглянул на меня. — С красивыми девочками тоже так. Сегодня она тебя любит — а завтра, раз, ушла к другому. Бросила, забыла. Хорошо еще, когда честно в измене признается. А если за спиной любовь крутит, рога наставляет? С любовником в постели над мужем-рогоносцем посмеивается. Нехорошо. Некрасиво. Неблагодарно. Правда, Волк?
Я всей кожей ощущала, что он говорит неспроста. Что за его словами скрыт какой-то намек. Что хочет задеть Вольфв, напомнить о чем-то, что произошло между ними. И, скорее всего, стало причиной их обоюдной ненависти друг к другу. Но если смысл слов Ильяса и был понятен Вольфу, тот не подал вида.
— Сочувствую, раз тебе встречались такие женщины, Рахматулин, — парировал он. — Похоже, ты не умеешь правильно выбирать. То-то я смотрю — вокруг тебя одни продажные шкуры крутятся.
— Ты не лучше, Волк, — на этот раз без ухмылки отозвался Ильяс. Видимо, Вольф задел его за живое. — Эту малышку за сколько купил?
— Послушайте! — все-таки не выдержала я. — Почему вы считаете, что меня можно купить? Как смеете называть меня уличной девкой? Вы ничего не знаете — а говорите! Так запросто оскорбляете человека! Девушку! Меня! У меня, между прочим, есть чувство собственного достоинства.
— Слышал, Рахматулин? — усмехнулся Вольф. — Возможно, для тебя это будет откровением, но не все в этом мире продается и покупается.
— В корне с тобой не согласен, Волк. У всего есть цена. Главное только правильно ее назвать.
Ильяс поднялся. Окинул меня взглядом темных глаз, под которым я почувствовала себя голой. Впрочем, почти так оно и было — я до сих пор стояла в полотенце.
— Спасибо за радушный прием, Волк. А тебе спасибо за стриптиз… Ульяна. У тебя классно получилось. Естественно. Обязательно увидимся еще. Будь здоров, волчара. И внимателен.
Но, судя по глазам, Ильяс скорее пожелал бы Вольфу долгой и мучительной смерти.
Глава 18
Когда Ильяс удалился, мне показалось, что напряжение спало. Во всяком случае, Вольф перестал смотреть, как волк, готовый насмерть загрызть врага.
Я никогда не была особо любопытной, не совала нос не в свои дела. Но поневоле мне стало интересно.
Почему эти двое терпеть не могут друг друга? Вернее, не так. Не просто терпеть не могут — ненавидят! И то, что они так спокойно разговаривают между собой, лишь сильнее это подчеркивает. Лишь ярче высвечивает самую настоящую убийственную ненависть.
— Этот Ильяс… Кто он такой?
Я чувствовала, что ответа на свой вопрос не получу. Но удержаться от него не могла.
— Мы вместе выросли, — отозвался Вольф. — Почти что мой названный брат.
Абсолютно без каких-либо эмоций.
— Для брата он не выглядел особо дружелюбным, — пробормотала я.
Обращалась я не к нему. Просто мысль вслух.
— Со мной — да. В отличие от тебя.
Его взгляд снова стал физически, ощутимо тяжелым. Я думала, что атмосфера хоть немного разрядилась, но, кажется, я сильно ошибалась.
— Я бы так не сказала! — выпалила я. — Ваш брат назвал меня продажной девушкой! Причем не один раз!
— Поверь, для такого подонка, как он, Ильяс удивительно хорошо о тебе отозвался, Ульяна.
Я нахмурилась, и вдруг поймала себя на мысли, что в устах этого жесткого человека мое имя прозвучало неожиданно мягко и напевно. Как музыка.
Меня редко кто называл полным именем. Вернее, вообще никто. Всё Улька да Улька. Глеб в последнее время называл Улиточкой вместо Бэби. Он вообще мастер придумывать прозвища. Мне страшно это нравилось — казалось таким оригинальным и милым.
Но сейчас вспоминать про Улиточку почему-то было противно.
