Сама мысль о том, что он может быть прав, сводила с ума…
С моей семьей все в порядке. Они в безопасности. По-другому и быть не может.
— Я смотрю, на работу ты звонить не собираешься? — холодно оборвал он.
Черт побери!
Дура!
Зачем я опять кричу?
— Простите. Простите, бога ради. Можно, я позвоню? — выдавила с трудом.
— Валяй.
Кажется, ему действительно интересно. Забавляется. Для него это развлечение. Наблюдать за тем, как рушится моя жизнь. Принимать в этом живейшее участие.
Ненавижу…
В отличие от Вари, Роман Евгеньевич взял сразу. В своей холодной манере, как это может только он, отчитал меня за недельное отсутствие на работе.
— Совесть есть, Рудная, нет? — отчеканил начальник в трубку. — Конец года, на носу столько важных мероприятий, а ты просто пропадаешь — и все! Загуляла где-то с мужиком — могла бы предупредить. Я бы поискал тебе замену. Или Бэллой Ахмадулиной себя возомнила? Анной Ахматовой?
Да, он никогда не стеснялся в выражениях. Я униженно оправдывалась, на ходу придумывая что-то малоправдоподобное. В этот момент мне казалось главным — не потерять свою драгоценную работу, которая осталась последним связующим звеном с моей нормальной жизнью.
— В общем, так, Рудная, — оборвал мой сдавленный монолог начальник. — Не выйдешь в понедельник — ищи себе новое место работы. Я подобной наглости не терплю — сама знаешь. Вот только для тебя и готов исключение сделать.
— Шли его, — отрывисто приказал Вольф, даже не пытаясь понизить голос.
— Что там? У тебя там… Или мне послышалось? — кажется, Роман Евгеньевич нахмурился. — Ульяна, ты всегда была очень хорошим и ответственным работником, но…
— Послышалось! — изо всех сил завопила я. — Послышалось вам, Роман Евгеньевич! Я приду в понедельник, обязательно приду! И заказов мне можете больше дать — все сделаю! Я не хочу терять эту работу! Пожалуйста! Умоляю вас!
— Ладно, не вопи. В понедельник посмотрим, — недовольно буркнул начальник и отключился.
— Я не хочу терять эту работу… — едва слышно повторила я, избегая смотреть на Вольфа. — Пожалуйста… Умоляю вас… Позвольте мне пойти в понедельник… Это очень важно для меня, очень…
Кого я прошу? Кого умоляю? Это же человек с другой планеты. Из другого мира — отвратительного и жестокого.
Вольф так смотрит на меня… Так плотоядно смотрит…
Вот сейчас… Сейчас…
И я… Я этого просто не выдержу.
— Раздевайся, — медленно проговорил он.
Глава 23
— Что? — прошептала. — Как?
Все равно надеялась — не дойдет до того. Что Вольф не будет меня принуждать к близости… Не использует, как тряпку.
Не лишит последних остатков достоинства.
Глупо, конечно. В моем стиле.
Я после этого дышать не смогу, наверное…
— Ты глухая? — в его голосе столько грубости, что у меня наворачиваются слезы. — Или еще не поняла, что я не люблю повторять?
Возможно, раньше бы я попыталась упорствовать. Кричать: «Не надо!». Просить. Умолять.
Но в нем столько власти, что я не могу больше сопротивляться.
Дрожащими пальчиками стаскиваю свое одеяние и остаюсь перед ним в одном нижнем белье. Мои щеки такие красные, так горят… Кажется — плесни мне в лицо холодной водой — кожа тот час зашипит.
Наверное, теперь надо снять лифчик и трусики, но я не смогу! Просто умру! Просто… Не выдержу!
Пусть сделает это силой. Сам.
В янтарных волчьих глазах светится желание. Каждым миллиметром кожи я чувствую, как сильно он меня хочет.
Глеб никогда не смотрел на меня так. Никто не смотрел.
— Повернись, — велит хрипло.
Повинуюсь, ожидая, что вот-вот… Сзади…
Он подойдет ко мне сзади.
— Можешь одеваться, — неожиданно доносится из-за спины.
В свое мешковатое коричневое платье я ныряю в одну секунду — как солдат по тревоге.
Не совсем понимаю, зачем это было нужно? Хотел унизить? Показать свою силу? Или осмотреть товар лицом? Я что… оказалась недостаточно хороша для него?
Впрочем, тут-то как раз ничего удивительного. Для такого, как Вольф — я…
Наверное, да. Не подхожу по всем статьям.
Думаю об этом всю ночь.
Вот и хорошо, что он мной не прельстился! Значит, должен отпустить…
Вот только это, как и всегда, оказывается лишь наивной мечтой. На следующий же день я понимаю, зачем он заставил меня раздеться.
Ответ до смешного прост.
В спальне на постели меня ждет жесткий пакет с тяжелыми переплетеными ручками. Черная матовая бумага, из которой он сделан, на ощупь словно бархат. И маленькие серебристые буквы, складывающиеся в название незнакомого бренда на боку пакета.
Замирая, я достаю из его прохладного, едва ощутимо пахнущего каким-то волшебным ароматом нутра ярко-красную шелковистую ткань, которая оказывается…
Платьем.
Вольф… Он просто на глаз прикинул мой размер.
Никогда. Ни разу в своей жизни я не надевала подобное.
Такие вещи — не для меня. Такие платья может носить Глебова любовница Олеся, или Элина Жубанова с моей работы.
Яркие уверенные в себе девушки. Но не я.
Вычурное атласное платье в обтяжку. Короткое. С огромным декольте.
Его нельзя было назвать вульгарным. Наоборот. Безумно стильным. Великолепным. Выдающимся. Дизайнерским.
И таким ярким. Ослепительно ярким!
Нет, нет и нет. Ни за что не надену такое…
Наверное, в таком наряде какая-нибудь голливудская актриса могла бы пройтись по красной ковровой дорожке, и потом на глазах тысяч зрителей получить «Оскар».
Обычная деревенская девушка вроде меня будет смотреться в нем не просто глупо — карикатурно! Как на корову — седло пристроить.
Да я со стыдобы сгорю вместе с этим самым платьем. Надо же, я и подумать не могла, что условие Вольфа окажется настолько сложным для меня.
Подумаешь — какое-то платье примерить.
Но нет! Точно — нет.
— Это не для меня, понимаете? — жалко попыталась оправдаться я, когда Вольф ступил в спальню.
Он посмотрел на аккуратно сложенное мной и убранное обратно в пакет платье. Затем — на меня, нервно теребящую подол своего мешковатого коричневого, как он выразился, «мешка из-под картошки».
— Кажется, мы договаривались, — мягко, и от этого пугающе проговорил мужчина. — Два моих условия в обмен на два твоих звонка. И ты не можешь выполнить ни одно из них?
