— Как например с курицей ты заявил, что «зато провели генеральную уборку, давно было пора»?
— Ну… да, — он, похоже, даже не смутился. — Так вот, чтобы признать ошибочность решения, рекомендуют…
Я всё-таки вспылила. Выпустила косу, обошла стул:
— Ты охренел? Сам ты… тонкая душевная организация! Жрёшь всякую дрянь, потому что она тебя успокаивает! Посмотрите на него, мальчик переволновался!
— Ладно-ладно! Нормальная душевная организация. Обыкновенная! Умеренной толщины. И какое дело тебе до того, что и почему я ем?!
— Опасаюсь, как бы ты ногу мне в ночи не отгрыз.
Я недовольно дёрнула плечами и снова взялась за расчёску. А Арден, прищурившись, выдал:
— Мне кажется, я всё-таки тебе нравлюсь!
— Ты и рад обманываться, — ворчливо сказала я, собирая в ладонь рассыпавшиеся волосы. — Но копна у тебя что надо!
Глава 34
Когнитивными искажениями Арден не ограничился. На следующее утро я застала его за чтением книжки в унылой тёмно-красной обложке, буквы на которой гласили: «Бендарабешский конфликт и альтернативная травма».
Ну, ладно. Если ему так нравится считать меня психотичкой, пусть считает, мне-то что с того? К тому же, может он найдёт там и свои симптомы…
— Я немного разобралась с противоречиями, — сказала я, помешивая кашу и старательно игнорируя это его чтиво. — У меня есть кое-какие соображения, их написать? Или, может, лучше встретиться с мастером? Хотя он, наверное, и так уже всё понял.
— Напиши, — Арден не отрывался от книги. — Лучше бы тебе не выходить отсюда без лишней необходимости.
Мы обсуждали это уже трижды. У Ардена было ровно два сомнительных аргумента в пользу моего временного затворничества, которые были немногим лучше чем «мне так захотелось»: он ссылался на то, что, во-первых, у Вердала явно есть ко мне какой-то непонятный интерес, и вряд ли это сулит мне что-то хорошее, и, во-вторых, у меня поддельные документы и подозрительная хрень на шее, и у Сыска к этому тоже могут быть вопросы.
— Они же и так все всё знают, — бурчала я, нюхая из окна свободу.
— Кто — все?
И так по-лисьи улыбнулся, что я не удивилась бы, узнав, что мастер Ламба считает, что ведёт переписку с неким колдуном-артефактором, осведомителем с далёких диких островов.
Просто писать было скучно, и за завтраком я совсем забыла про кашу и принялась, периодически что-то зарисовывая, пересказывать свои изыскания неблагодарной аудитории.
Принципы Гиньяри изучали только в институте, на спецкурсе при кафедре материаловедения, — в программу вечерней школы их не включали, за сравнительной редкостью ситуаций применения. Мастер Гиньяри, признанный мэтр артефакторного дела, изучал особенности взаимодействия разных камней.
В повседневной артефакторике применяли правила сочетаемости, — им учат ещё в детском возрасте. На школьном уровне это довольно простая, практико-ориентированная и интуитивно понятная наука. Какие-то материалы усиливают друг друга, какие-то подавляют, какие-то ограничивают, какие-то дополняют — всего есть шесть разных типов сочетаемости.
Скажем, чёрный турмалин — камень с сильными экранирующими свойствами, «отбивающий» все внешние энергии без разбору, особенно узконаправленные. Из турмалина делают обереги от сглаза, а некоторые умельцы вешают на него защитные чары, но это непростое дело: их турмалин отталкивает тоже. А, допустим, иолит очень чувствителен к тонкому пласту сил, делает невидимое видимым, входит во все артефакты, связанные со зверями двоедушников, и наряду с бриллиантами инкрустирован в волчью корону. Из-за них её, по большому счёту, и приходится каждый год бережно чистить: ценнейшее качество иолита — плеохроизм, то есть под разными углами он имеет разный цвет, от синего к жёлтому, благодаря чему и преломляет неуловимые энергии тонкого плана.
Разумным образом, если собрать условный бутерброд из турмалина и иолита, ни одному из камней это не понравится. Даже небольшой фрагмент турмалина искажает работу иолита до неузнаваемости, а турмалин, в свою очередь, начинает отражать не куда велено, а в произвольном направлении, что в оберегах может привести к неприятным последствиям.
Возможно и другое: скажем, прямой контакт красной яшмы и кахолонга приводит к тому, что один из камней неизбежно ломается, а вот гранат, наоборот, усиливает и немного смягчается рядом с яшмой. Словом, если мастер велел не носить изделие с другими, его лучше послушать, а стационарные артефакты вроде холодильников покупать в проверенных мастерских, где не экономят на экранировании.
Школьная программа на этом и останавливалась. В вечерней школе будущих артефакторов обучали, собственно, экранировать — и сочетать то, что не очень-то сочетается, но должно всё-таки присутствовать в одном изделии.
Мастер Гиньяри рассматривал сочетаемость в рамках теории полей и проводил поразительно странные эксперименты, чтобы подтвердить ими то, что все и так знали. Его артефакторная мысль предполагала, что взаимодействие камней может порождать совершенно новые энергии, и сформулировал восемнадцать принципов, которые необходимо соблюдать, чтобы этого точно не произошло.
(Гиньяри, конечно же, формулировал эти правила для того, чтобы грамотно их нарушать. Но — и, возможно, это к счастью для всего Леса, — умер раньше, чем успел продвинуться на этом поприще.)
Тут надо заметить: их не так-то легко нарушить. Прямо скажем, для этого придётся конкретно постараться. Чтобы сделать это случайно, нужно быть во-первых редкостным везунчиком, во-вторых — сварить натуральный борщ из минералов. Что я, собственно, и сделала, в панике бухнув в один артефакт четырнадцать разных материалов, не считая собственной крови и птичьих перьев.
— В моём артефакте всего одно нарушение, дуга вот здесь, от содалита к рутиловому кварцу. Оно слабое, и если что-то и возникло, я этого не заметила. А вот в том, что у Вердала…
Начнём с того, что он был сделан довольно плохо и неаккуратно, из-за чего утечек энергии — и «борща» в целом — было больше. Кроме того, создатель зачем-то убрал окаменелое дерево, которое отчасти уравновешивало перо, и взаимодействие гагата с ртутью стало очень напряжённым и нарушало один из принципов, но держалось. Хуже всего было то, что аметист, который использовала я, заменили чароитом, и вот от этого артефакту конкретно сплохело, — чароит вошёл в жёсткое взаимодействие с бирюзой. С ходу я этого не заметила, но мастер Ламба был прав: это было явное нарушение даже не столько принципов, сколько здравого смысла и логики изделия.
— В общем, я больше не уверена, что именно эта штука работает, — признала я. — Или по крайней мере работает так, как задумано… Потому что делал её какой-то криворукий придурок, вот почему.
А с аксиомой оказалось интереснее.
Начнём с того, что лиминальная аксиома, она же «аксиома разделённых пластов», была подозрительно длинной для аксиомы. В самом лаконичном виде она занимала шесть строчек мелким шрифтом и заключалась, грубо говоря, в том, что взаимодействие нашего мира и мира духов-зверей всегда происходит только в одном направлении.
