Книга Долгая ночь, страница 47. Автор книги Юля Тихая

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Долгая ночь»

Cтраница 47

Обращаясь, мы пускаем зверей в нашу реальность, в толстый пласт; так они становятся материальны, обретают тело и запах. Один раз в год — в Долгую Ночь — звери приглашают людей на свои дороги, и мы бежим вместе с ними в сияющем небе, среди блуждающих огней и разноцветных бликов луны, по пустоте, по свету, по пружинящему морозному воздуху.

Они, призрачные и лёгкие, приходят к нам — по первому зову и договорённости. Мы, материальные и связанные с толстой тканью вселенной, появляемся у них — один раз в году, в Долгую Ночь, единственную ночь, когда двоедушник не может обращаться. Потому что взаимодействие миров всегда направлено только в одну сторону.

Но мы же сами, нашими телами, когда обращаемся — куда-то деваемся? Деваемся, подтверждал путаный научный труд, и называл это «куда-то» лиминалом. И с вот этим самым лиминалом ничего сделать нельзя, потому что он существует только как «инструмент мирового противовеса».

Было бы неплохо, если бы в книге побольше внимания уделили самой аксиоме, и ещё объяснили её нормальными словами, — тогда, возможно, я поняла бы её суть несколько лучше. Так она у меня в голове толком не уложилась, и похоже всё это было больше на какие-то философские размышления, чем на науку. Но книга оказалась медицинской, про аксиому в ней было написано буквально две странички длинных-длинных предложений, а всё остальное место занимали «следствия из лиминальной аксиомы», и в них я утонула безнадёжно, с головой.

К артефакторике это не имело вообще никакого отношения, так что ничего удивительного, что я никогда раньше об этом не слышала. И следствия все были такие узкоспециализированные, что хоть плачь: что-то про черепно-мозговые травмы, татуировки заклинателей, способы измерения выносливости и протокол реанимационных действий.

— Я не уверена, что поняла верно, — честно признала я, аккуратно складывая вклеенный в книгу плакат с внутренними органами человека, — но проблема, судя по всему, в том, что мой артефакт отдаёт запах ласке. А так вроде как нельзя, потому что сейчас не Долгая ночь, и граница наших миров проникаема только в одну сторону. Так?

— Не знаю, — Арден пожал плечами. — Я запутался ещё на гагате и ртути, у которых что-то там между собой не так.

— А почему не переспросил?..

Он улыбнулся, глядя на меня как-то снизу вверх:

— Ты очень увлечённо рассказывала.

Это было… по-своему мило. Трис, когда я забалтывалась, грозилась сдать меня полиции занудств, — «как полиции нравов, только для таких, как ты». А Ливи, хоть и была тоже артефактором, интересовалась по большей части промышленным производством.

От неловкой паузы спас мастер Дюме. Тетрадь он на кухню не взял и написал на краешке газеты: «Всё верно».

— Тогда с аксиомой что-то не так, — я пожала плечами, стараясь говорить спокойно и не думать о том, что вообще сказала. — Потому что это совершенно точно работает.

— Нарушаешь закон? — усмехнулся Арден. — Опять?

— Это другой вид законов…

«Как со шмелями», — написал мастер Дюме там же, на газете.

Эту шутку я знала: аэродинамика, мол, не может объяснить, как летает шмель, и если бы шмель учил физику, он не стал бы летать. Так и работает магия? Или не так? И не упаду ли я сейчас — грамотный шмель, который вдруг понял, что летать не должен?

Я нервно схватилась за свой артефакт, выпутала его из ворота платья, прислушалась к току силы, к мерному сердцебиению слов.

— Нет, — сказал Арден, как-то поняв. — Я всё ещё тебя не чувствую.

К его чести, — в голосе почти не слышалось разочарования.

Глава 35

Амрау — крошечный городок, даже по меркам консервативных двоедушников Леса, привычных к тому, что зверям — особенно крупным, — требуется простор.

До Огица я бывала и в столице, и в нескольких городах, которые считаются в Кланах крупными, в том числе в портовом Тиб-Леннау, насквозь пропахшем рыбой и дымом крупнейшего на материке пивного завода. Там дома жались друг к другу, почти не было дворов, а под табличкой «городской парк» скрывался жалкий скверик на три берёзы, и у приезжих в этих условиях быстро развивалась клаустрофобия. Приграничный Огиц, выстроенный больше по задумке колдунов, чем двоедушников, был и того теснее.

Потом я, конечно, привыкла. И к многоэтажным домам, и к улицам без единого клочка травы, и к чисто декоративным клумбам, устроенным по моде лунных. В Огице жило больше ста тысяч людей, и это только по официальной переписи. Нет никаких шансов знать Огиц до последнего угла.

А вот Амрау — это совсем другое дело.

Я не была там шесть лет, но когда Арден раскатал на ковре карту с какими-то ему одному понятными пометками, узнала его сразу: до последнего двора, до последнего переулочка.

Как и многие города в этой части Леса, Амрау вырос вокруг хутора. Сам хутор всё ещё стоял, на самом козырном месте из всех: на холме, прислонившись надёжным забором к лесу и захапав цветными столбами огромное поле, на котором всегда, как ни глянь, ковырялся комбайн. Хутор назывался Орешком, был неправдоподобно стар, и по городу гуляли страшилки о том, что в его теплицах растут хищные цветы, что старая Магбе жрёт младенцев по полнолуниям, и что в колодце у дороги плавают неупокоенные мертвецы.

Про мертвецов — неправда. Это я знаю точно, потому что однажды провалилась в этот колодец. Про остальное — не знаю.

Формально к семье бывших владельцев хутора принадлежала одна только Магбе, которой Полуночь не дала ни пары, ни родных детей, и во многом поэтому она собрала в Орешке целую ватагу беспризорников со всей округи. На деле весь Амрау был в каком-то далёком колене роднёй: было время, когда наши предки плодились безудержными темпами, перестали помещаться на хуторе и настроили по округе домов.

Так и получился город. Разросся, окультурился, дотянулся до шоссе, но остался диковатым и по-провинциальному простодушным. На карте он был больше всего похож на вытянувшийся от многократных стирок носок. В мыске стоял старый хутор, манжета упиралась краешком в шоссе; их соединяла Большая дорога, тянущаяся через весь город. Та часть, где пятка, подмывалась рекой, с противоположной стороны подползали горы; ступня считалась старым Амрау, а паголенок — новым, застроенным серийными типовыми коттеджами. Папа всё время ворчал, что надо бы пристроить полностенный второй этаж, и флигель, и летнюю кухню, и башенку для голубятни, но его ворчания хватило только на крепкую новую баню.

— Ваш дом вот здесь, — Арден постучал карандашом по красной метке, хотя мог бы этого не делать: я и так сразу же его нашла. — А второй мост — тут.

Там тоже стояла метка, трагично-чёрная, угольная; она приходилась примерно на середину стопы «носка». Всего мостов было четыре: первый, второй, третий и подвесной; низкий берег реки регулярно заливало, и дороги вели только к скучным вещам вроде лесопилки или грибных склонов.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация