— У нас нет толком полиции, только шериф и два патрульных, — неловко пояснила я, почему-то почувствовав необходимость что-то сказать в защиту маленького, тихого Амрау, в котором смерть Ары обсуждали почти год все кому не лень, но всегда как-то в стороне, отдельно, не с нами.
— Я знаю, а Ёцка не знал. Что шерифу можно позвонить и как это сделать, почему-то тоже. Поэтому свои ценные наблюдения он принёс в отделение только следующим утром, и ему даже сказали «спасибо», но было, конечно, уже поздно.
Поздно. Конечно, было поздно.
То, что Ара пропала, заметила мама. Она вернулась чуть за полночь, довольная и пропахшая настойкой так, что не нужно было быть двоедушником, чтобы это чуять. Я держалась, как гордый партизан на вражеском допросе, и говорила какую-то чушь, которая тогда казалась мне остроумной и очень хитрой. В итоге мама решила, что у молодых горячая кровь и всё такое, прочитала мне нотацию о неподобающем поведении и ушла спать. Тревогу забили только на рассвете, и лишь в обед обратились к шерифу, а тот вызвал лис, — когда стало ясно, что Вердал тоже исчез.
Нашли Ару уже следующим утром, а потом понадобилось время, чтобы извлечь тело. Те сутки, что её искали, смазались в моей памяти, спрессовались в разношёрстный набор бессвязных кадров и звуков: вот мама стоит у окна и, сама того не замечая, рвёт на ленты занавеску; вот толпа людей, собирается у нас во дворе, шериф что-то говорит, раздаёт какие-то указания и курит на летней кухне, пока группы добровольцев возвращаюся и отчитываются; вот папа ревёт и ломает голыми руками боярышниковые кусты; вот платяной шкаф и корзина белья, которые разоряют чужие руки. И со всех сторон, отовсюду: нет… нет… нет… к сожалению, ничего… нет…
На мосту нашли следы в снегу и запах. Мама упала там на колени и выла, выла, как раненый зверь, оглушительно и без слов. Ей дали каких-то трав, и они легла там же, в снегу, бормотала что-то, а потом снова начинала глухо, отчаянно рыдать.
«Я буду искать со всеми», говорила тогда я. Но меня не пустили. Тётя Рун держала меня и брата, обоих, за руки, и не отпускала ни на секунду. Велела молчать и не отвлекать взрослых.
Я не умела слышать запахи, но я знаю: Ара пахла теплом и травами. Ара пахла защитными чарами, тонкой шерстяной пряжей, красителем из пижмы и медного купороса, жжёными атласными лентами и мылом на травах. Ара была прекрасна; Ару нельзя было не любить.
— Ещё её видел Глен Барила, енот, вот здесь, у своего дома. И Дерда Люша, рядом с колодцем. А также Пишель Таа, примерно здесь, у самого хутора. И, конечно, пара лебедей, на дороге, уже в новой части города.
Арден назвал ещё несколько имён и с гордостью оглядел россыпь точек на карте. Я посмотрела тоже, но никакой картинки из них не складывалось: просто хаос из случайных мест.
— Тебе это о чём-то говорит?
— Нет, — я пожала плечами. — Наверное, она… переживала, и ходила просто так, без особой цели.
— Лебеди встретили её на дороге, ближе к одиннадцати вечера. Они шли от родителей девушки, они живут на второй линии коттеджей, к гостинице. Встретились вот здесь и утверждали, что Ара шла им навстречу. Это, получается, от моста к дому.
Я медленно кивнула.
— Она могла вернуться потом. Я не думаю… я сомневаюсь, что она могла в этот момент что-то планировать и в целом… ну… как-то внятно думать.
— Возможно. А скажи мне, Кесса, — Арден прищурился, — были ли у Ары часы?
Я на миг замешкалась, но всё же сказала:
— Да. Наручные. Она всегда их носила, и… нашли её тоже в них, но они разбились, не было стрелок…
— …и поэтому, а также из-за профнепригодности, их не внесли в опись.
— Допустим, — я нахмурилась. — Но при чём здесь?
Арден накрутил косу на пальцы, довольно прищурился.
— Ты, наверное, знаешь. Мы, лисы, и некоторые из волков, ощущаем запахи не так, как остальные. Мы их, как бы сказать… почти видим. Я могу сесть на перроне, зажмуриться и «посмотреть», как бродили пассажиры, что делали, сколько и где стояли, насколько были здоровы, что чувствовали, а иногда даже — что держали в руках. Благодаря нам в Кланах высочайшая раскрываемость преступлений! Если о происшествии стало известно в первые хотя бы три дня, все причастные будут обнаружены. Понимаешь?
Я кивнула, хотя сквозящая в голосе Ардена гордость была мне почему-то неприятна. Лисы берут след даже не три, а пять дней, им для этого даже не обязательно обращаться, это все знали; некоторые особи с «феноменальным нюхом», вроде Ардена, могли что-то учуять и через неделю. В детстве это приводило меня в ужас: как они живут, бедные, в такой какафонии информации!.. Потом, после побега, ужас стал ещё плотнее и гуще, но уже по другим причинам.
Поэтому они и заволновались так из-за Вердала. Если бы он пах, ему бы просто выписали какой-нибудь штраф, да и всё. А так — столько шума, запросы на острова и в горы, международная операция; всё из-за криво сделанной штуки, которая, по уверению ворона, вообще не должна работать.
— Конечно же, лисы ищут людей. Мы лучшие в этом деле, отправляют даже стажёров, я и сам пару раз выслеживал младенчика в капустном поле и вытаскивал перепившую жабу из колодца. Так вот, полицейские в Амрау может и не особо что-то, но в Сыск они обратились быстро, и две лисы примчались в город уже через несколько часов. Они прошли по следу, вот он, синяя линяя.
В целом, я и раньше её видела и догадывалась, что она такое. По всем точкам со свидетелями линия проходила тоже.
— Она вышла из дома, счастливая и в предвкушении. Её настроение не менялось до самой встречи, хотя вот здесь, на перекрёстке, она ждала довольно долго. От него сразу пахло раздражением и тупой злобой. Вот здесь их запахи смешались. В сквере негатив эскалировал до прямой агрессии, были и чары, и кровь, и разбитые камни. Фонило настолько мощно, что лисам тяжело было выпутать из этого следы. Здесь они разошлись. Ара пошла… ну, вот по этой загогулине. Она пахла плохо, кровью, отчаянием, болью. Здесь, по старым улочкам, она ходила медленно и криво, поэтому её и запомнили. Вот здесь её настрой сменился на деловой, и она по прямой дошла до моста. Простояла над водой семь-восемь минут. Дальше ты знаешь.
Да, я знала.
Мама так и не смогла поговорить с полицейскими: она только шептала, «моя бедная девочка», и её разбирали рыдания. А папа говорил рублено: ей было очень страшно. Она не справилась. Нас не было рядом. Мы думали, она взрослая, она сильная, а она…
Мы все винили себя и друг друга, даже тётя Рун, которой вовсе там не было. А я тысячу раз спросила: почему, ну почему же я позволила ей уйти, почему не побежала сразу за мамой? Но правда в том, что я никак не могла знать.
Ара была такая взрослая. Ара была такая упрямая. Ара всегда знала, чего она хочет, она была сама по себе, сильная, яркая, прекрасная, как Принцесса Полуночи.
— Теперь посмотри сюда. Вот эта красная линия — это путь, которым шёл Вердал. От гостевого дома, по Большой дороге, раздражённый и агрессивный. Сквер. Оттуда без остановок в лес, в его эмоциях поймали облегчение и много разных негативных эмоций, без подробностей. Здесь, — Арден развернул вторую часть карты, со сплошной зелёно-серой закраской и синей лентой реки, — он вышел к воде. Это примерно в шести километрах от Амрау. На берегу он провёл не больше пятнадцати минут. Потом его запах резко ослаб, и след оборвался. Не видишь ли ты здесь странного?
