– Да, Молли, – подтвердила она. – Не в порядке.
– Как он выглядит?
– Трудно сказать. Сонограмма не похожа на обычную картинку. Ее не так-то просто понять.
Молли выслушала это молча. Тоби настроилась на другие вопросы, прикидывая, насколько красочными должны быть ее ответы. «Твой ребенок – даже не человек. У него нет сердца, нет легких, нет туловища. Это всего лишь чудовищный зубастый комок плоти».
К облегчению Тоби, девушка расспросы продолжать не стала. Возможно, она боялась узнать всю правду, осознать весь ужас того, что она носит под сердцем.
Тоби наклонилась к девушке:
– Молли, я говорила с доктором Двораком. Он сказал, что была еще одна женщина, какая-то твоя знакомая, у которой тоже был необычный ребенок.
– Анни.
– Так ее звали?
– Да, – вздохнула Молли. Темнота скрывала ее лицо, но Тоби уловила в ее голосе усталость, изнеможение – оно было не только физическим, но и моральным.
Тоби присмотрелась к тени, в которую в темноте превратилось лицо Молли. Ее зрение приспособилось к темноте, она даже могла различить поблескивание глаз.
– Доктор Дворак беспокоится, что вы с Анни могли подвергнуться воздействию токсина. Который вызвал ненормальность ваших детей. Это возможно?
– Что значит – токсин?
– Какой-то наркотик или яд. Вы с Анни принимали что-нибудь? Таблетки? Уколы делали?
– Только таблетки, я вам про них говорила. Те, что дал мне Роми.
– Этот Роми, он давал тебе когда-нибудь другие лекарства? Что-то запрещенное?
– Нет, я этим не занималась, ясно? И я никогда не видела ничего такого у Анни.
– Насколько хорошо ты ее знала?
– Не очень. Она позволила мне пожить у нее несколько недель.
– Вы были вместе всего несколько недель?
– Мне просто нужно было где-то спать.
Тоби разочарованно вздохнула:
– Значит, это нам ничего не дает.
– Что вы хотите сказать?
– Что бы ни явилось причиной неправильного развития ваших детей, это произошло на ранних сроках. В первые три месяца.
– Тогда я не была знакома с Анни.
– Когда ты поняла, что беременна?
Девушка задумалась. Пока тянулось молчание, из коридора донеслось поскрипывание медицинской тележки и приглушенные голоса медсестер.
– Летом. Меня тошнило.
– Ты ходила к доктору?
Пауза. Тоби заметила, как шевельнулось одеяло, словно под ним дернули плечом:
– Нет.
– Но ты знала, что беременна?
– Я поняла. В смысле, через некоторое время это было нетрудно увидеть. Роми сказал, что позаботится об этом.
– Что ты имеешь в виду – позаботится?
– Избавиться. А потом я стала думать, как хорошо было бы завести ребеночка. Играть с ним. Чтобы он звал меня мамой…
Простыни зашуршали, когда Молли пошевелила руками, обнимая свой живот. Своего нерожденного ребенка. Только это был не ребенок.
– Молли! А кто отец?
Последовал новый вздох, еще горестнее прежнего:
– Не знаю.
– А может, это твой друг Роми?
– Он мне не друг. Он мой сутенер.
Тоби промолчала.
– Вы же знаете про меня, так? Чем я занимаюсь? Занималась… – Молли перекатилась на бок, повернувшись спиной к Тоби. Теперь ее было еле слышно, словно голос звучал откуда-то издалека. – Ты привыкаешь к этому. Перестаешь над этим задумываться. Не можешь об этом думать. Это как будто у тебя в голове туман, понимаете? Как будто куда-то уплываешь. А что творится у тебя между ног, происходит на самом деле не с тобой… – Она саркастически хмыкнула: – Увлекательная жизнь.
– Это нездоровая жизнь.
– Ну да.
– Сколько тебе?
– Шестнадцать. Мне уже шестнадцать.
– Ты с юга, да?
– Да, мэм.
– И как же ты добралась сюда, в Бостон?
Долгий вздох.
– Роми привез. Он был у нас в Бофорте с друзьями. В нем что-то было… понимаете? Эти черные глаза. Никогда не видала белого парня с такими темными глазами. Он так нежно со мной обращался… – Молли тихонько кашлянула, и снова Тоби услышала, как зашуршал пододеяльник, когда Молли подтянула его, чтобы вытереть слезы. Серебристая трубка капельницы заколыхалась над кроватью.
– Я так понимаю, что после приезда в Бостон он уже не был с тобой таким нежным.
– Нет, мэм. Не был.
– А почему ты не уехала домой, Молли? Всегда же можно уехать домой.
Ответа не последовало. Только подрагивание одеяла дало Тоби понять, что девушка плачет. Сама Молли не издавала ни звука, словно ее горе было заперто в каком-то сосуде, и рыдания не были слышны никому, кроме нее самой.
– Я могу помочь тебе вернуться домой. Если для этого тебе нужны только деньги…
– Я не могу, – проговорила она почти неслышным шепотом. Девушка лежала, свернувшись в комочек под одеялом. Тоби различила тихий страдальческий стон – горе Молли все-таки пробилось из наглухо зарытого сосуда. – Не могу. Не могу…
– Молли!
– Они не хотят, чтобы я возвращалась.
Тоби протянула к ней руку, боль девушки проникала сквозь одеяло и была ощутима почти физически. Раздался стук, и дверь открылась.
– Тоби, можно вас на минутку? – спросил Дворак.
– Прямо сейчас?
– Мне кажется, вам стоит пойти послушать. – Он помедлил и добавил: – Это насчет сонограммы.
Тоби вполголоса сказала девушке:
– Я скоро вернусь.
Она вышла за Двораком в коридор и закрыла дверь.
– Она вам что-нибудь рассказала? – спросил Дэниел.
– Ничего из того, что могло бы пролить свет на это дело.
– Я попытаюсь поговорить с ней позже.
– Не думаю, что вам удастся что-нибудь выудить. Похоже, она не доверяет мужчинам, и причина этого ясна. Так или иначе, существует множество факторов, которые могут привести к патологии плода. Девушка не может указать ничего конкретного.
– Это не просто патология плода.
– Откуда вы знаете?
Он жестом указал на маленький конференц-зал в конце коридора.
– Я хочу познакомить вас кое с кем. Она сумеет объяснить лучше меня.
Дворак сказал «она», но человек, которого Тоби увидела перед видеомонитором, войдя в зал, со спины больше напоминал мужчину – коротко стриженные стального цвета волосы, широкие плечи, обтянутые рыжей рубашкой. Сигаретный дым колечками плыл над угловатой стрижкой. На мониторе в замедленном режиме сменялись кадры сонограммы.
