Вот такие мысли меня одолевали под стук капель по брезенту палатки. Девятое августа уходило в никуда. Начиналось десятое августа. Пора уже заснуть, завтра отдыха не будет, а будет опять работа.
Авторский комментарий
Вчера немцы взяли Старую Руссу. А сегодня они продолжают пытаться прорвать Лужскую линию обороны, и у них начинает получаться…
А героя сегодня ждет стрельбище, где он отстреляет три патрона, и все три – мимо. Потом – расчистка сектора обстрела, снова проволочный забор и снова погрузка и разгрузка. Чем его покормят – а пшенкой, вестимо. Культурной программы сегодня тоже не будет, кроме обмена мнениями о девках и бабах, который завели отдельные несознательные личности за обедом, воспользовавшись невниманием Островерхова.
Зато завтра будет чуть лучше – из Кингисеппа привезут кино «Чапаев»… Пшенка тоже будет. С рыбою. Островерхов расскажет про то, как едал в молодости суп из двуглавой воблы, а наивный Митя спросит, где ж такая дивная рыба водится. Его разочаруют, что нигде. Это просто суп из голов воблы. А народ шутил, что голов больно много – наверное, вобла двуглавая была. А Костя Званцев расскажет, что раньше народ боялся есть астраханскую селедку, отчего-то думая, что те, кто ее едят, заболеют бешенством. А потом из Питера приехал академик и при опыте на себе установил, что рыбу есть можно и безопасно. И даже вкусно. Народ тоже попробовал и убедился, что его не дурят. А название «бешенка» до сих пор встречается. Как память. Это было в обед, а вечером было уже не до трепа. Хотелось поскорее на боковую. Больно все умаялись за день.
Утро началось с грохота бомб. Не нам на головы, но слышно было здорово. Аж все повскакивали. Грохот доносился с востока. Наверное, бомбили Кингисепп или железную дорогу за ним. Мне уже рассказали, что, когда батальон ехал сюда из Питера, тоже попали под бомбежку, и кисло было под бомбами лежать. А я этого не испытывал еще. Ребята говорили, что, когда бомба летит, какой-то надрывающий душу свист издает. В кино это было, только я еще не знаю – это так, как в кино, или страшнее.
Вообще был раньше фильм «Порох», я его как-то по телику смотрел. Вот в нем авианалет и бомбежка страшная: воют самолеты, свистят бомбы, пули бьют по земле, и все это не кончается и не кончается… Наверное, оно похоже на правду, потому что в других фильмах бомбежка не так страшна. Скоро я это увижу. Хода назад мне нет, вспоминать, что не годен к службе, стыдно, а то, что гарнизоны дотов стоят до последнего, мне уже объяснили. Была в одном кино песенка: «Кто куда, а мы лишь прямо»
[11]… Ладно, разбудил нас немец, а вот сейчас уже и подъем должен быть. Половина народу решила последние двадцать минут поспать, остальные курят, а я пойду умываться. Будет от бомбежки хоть одно полезное дело – толкаться не придется. А вообще, что еще от бомбежки полезного может быть? Наверное, только глушеная рыба, если бомба в реку попадет. Не надо ждать, когда клевать будет.
Пока умывался, вспомнил кое-что. У этой песенки дальше было: «Наши боги – две дороги, что ведут в последний бой». Попробовал пропеть это. Островерхов, что подошел умываться, одобрил. Спросил, что за песенка, а я ответил, что точно не помню, слышал ее в кино про комсомольцев в Гражданскую войну.
– Жаль, я не видел этого кино. Вспомнил бы молодость. Комсомол тогда только организовался. Но храбрых ребят было много. Вот, помню, под хутором Михайловым наш полк белые с позиций сбили. Бойцы в полку оказались нестойкие и побегли. И так семь верст до станции. А на ней курсантский отряд выгружался. Молодые ребята, чуть постарше меня. Увидели они, как мы бежим, но не растерялись, а в цепь развернулись и по белым ударили. Теперь самим белым драпать пришлось. Мне тогда, глядя на них, стыдно стало. Развернулся и побежал за ними. Еле догнал. Саш, тебе бритву дать?
– Спасибо.
– Да брейся, брейся. А после боя я свой батальон не нашел. Бежали «быстрей, чем заяц от орла», как в стихе поэта Лермонтова, что я уже много позже прочитал. А мне куда деваться? Пошел к ихнему командиру проситься, чтоб к ним взяли. А он меня не взял. Я ж ведь тогда неграмотный был, а курсанты – они на курсах учились, чтоб командирами стать. А в бой их кинули из-за обстановки.
– А что с вами потом было?
– Пошел на станцию. Ближе к вечеру стали уже потихоньку возвращаться. Собрали из вернувшихся сводную роту, сказали, что при повторении такой трусости в трибунал отправят, и присоединили нас к соседнему полку. Оказалось, весь наш полк так опозорился, а командир полка вообще к белым перебежал… Ладно, давай добривайся, а бритву потом вернешь.
– Товарищ младший сержант, а что еще дальше было?
– Еще с месяц воевал, пока не ранило. А после ранения попал я в дивизию товарища Щорса. Знаешь такого?
– Нет.
– А, ну к вам в Латвию могли не успеть кино про него завезти… Геройский был командир, и дивизия была крепкая – та́к вот, как мы под хутором, не бегала. Воевал я в ней до лета, когда Киев оставили. Мы тогда против петлюровцев больше воевали – под Коростенем, Житомиром…
Под Коростенем Щорс и погиб. В тот же месяц отравили комбрига Боженко. Зараза какая-то ему яд подсунула. Он уже в летах был. Несколько дней со смертью боролся, пока костлявая верх не взяла. А начдива нашего в цепи пуля в голову достала. Хорошие были командиры…
А потом петлюровцы в город ворвались, где Боженко похоронили, и из могилы его выкинули. Потому, когда Щорс погиб, его мы там хоронить не стали. Гроб запаяли и отвезли в Самару. Не хотелось, чтоб петлюровская сволочь над ним после смерти измывалась…
Островерхов ушел, а я добрился. Зеркальце же мне он оставил, так что можно было и одному бриться. Вымыл бритву, вытер ее и зеркальце полотенцем. И пошел к палатке. Как подошел, горнист сыграл сигнал к подъему.
Как раз вовремя. Так что я не спеша свое уложил, а островерховское добро на его вещмешке оставил. Пока народ моется-бреется, я неспешно на себя «предпродажный глянец» наведу.
Сейчас нас построят, перекличку сделают, потом чайку дадут и какую-то работу выполнять направят. Что будет сегодня? Проволока или сектора расчищать? Лучше бы в дот. Хотя сидеть в бетонной коробке немного на нервы давит, но работа там больше нравится. Но еще б лучше с пулеметом работать. Мне понравилось, хоть и сложно.
И мое желание сбылось, хотя и не совсем так. Попал я не в дот, а в БОТ, где мы втроем ящики с патронами вскрывали и диски набивали. Двое из его гарнизона у нас их принимали и в точку укладывали. Ну и, конечно, сначала показали, как это делается. Потому что в точке стояли танковые пулеметы, с диском на шестьдесят три патрона, а не таким, как у обычного «дегтяря». Они меньше по диаметру, но толще.
БОТ оказался старым танком, закопанным в землю. Потому он и называется бронированной огневой точкой. Мотор у него снят, и сзади через моторную часть сделан выход из точки. Над землей торчит только башня, в которой стоят два танковых пулемета. Башня граненая, с грибовидным колпаком сверху. Внутри помещается только один человек, второй сидит в корпусе и ему помогает. Рядом сделан небольшой блиндажик для их проживания, потому что в этой тесной коробке – прямо как в банке с рижскими шпротами. В доте тоже не разгуляешься, но там не настолько тесно.
