Ближе к вечеру у меня была еще одна такая же «паническая атака». Такое название я видел в Катькином журнале, где психологи пишут про женскую психику. Я, правда, особо не вдавался, а просто так листал, но название запомнил. Наверное, у меня она и была. Прервалась «атака» по технической причине: начался артиллерийский обстрел. Снаряды ложились неподалеку перед амбразурами, потому комендант и скомандовал, чтоб закрыли заслонки амбразур. Сразу стало темнее. Обстрел быстро кончился, но один осколок звонко щелкнул по нашей заслонке. Она, конечно, выдержала. Комендант говорил, что заслонка рассчитана на 45-мм бронебойный снаряд, так что осколком ее не возьмешь. А вот что странно: я от этого попадания осколка не представил себя побитым этим осколком и не задергался еще больше; скорее – успокоился. А до этого я дергался без всяких поводов к этому.
Наверное, это оттого, что ощутил себя под надежной защитой. Раз вокруг меня бетон и броня, которые можно пробить только оружием определенной мощи, то, пока его тут не будет, другое оружие, что здесь есть, его не возьмет. Мысль вышла какая-то сумбурная, но смысл такой, что, пока немцы не найдут что-то сильнее, чем 152-мм калибр, бояться нечего. А если кое-что вспомнить, то даже после того, как немцы притащат тяжелые орудия, еще будет время повоевать. В «Военно-инженерном журнале», который я упер из комендатуры, говорилось, что при осаде Порт-Артура в 1904 году японцы использовали одиннадцатидюймовые орудия, попадания снарядов которых укрепления не выдерживали. Тем не менее крепость держалась еще месяца два. И, что самое интересное, я даже знаю человека, который туристом побывал в Китае и видел эту крепость через сто лет, то есть в наши дни!
Это отец Светки Феоктистовой, той девчонки, которая медитировать пыталась, но у нее не вышло. Она мне фотки показывала, что отец там делал. Я думал, что увижу груду обломков бетона, как на месте многих дотов на линии Маннергейма, а оказалось, что все выглядит далеко не до основания разрушенным. Правда, я не очень понимаю, что такое одиннадцатидюймовый снаряд, но догадываюсь, что это нечто особо убойное.
Так что я немного успокоился и продолжил выполнять то, что от меня требовалось. Но тревога не ушла совсем, она осталась где-то близко, готовая в любой момент прорваться наружу. Наверное, из-за нее я практически не помнил, чем нас в этот день кормили. Так вроде сытый. Вроде помню, что до обеда делал одно, а после другое. Но что я ел? Кто бы это подсказал…
И еще – за день я раза три вспомнил бабушку и то, что она мне говорила насчет того, чтоб Бога не забывал. Я б сейчас сходил и свечку поставил, только я не знаю, какой святой отвечает за выживание на поле брани. Но я думаю, что мне б в церкви сказали про это.
Только ближайшая церковь осталась в Кингисеппе. Может, в какой-то деревне она тоже была, но я не знал точно. Попробовал вспомнить «Отче наш», но дальше «хлеб насущный даждь нам днесь» не вспомнил.
Вечером этого дня в дот доставили важный груз – два ящика весом килограмм по двадцать пять. Мы по приказанию Волоха разгребли наши патронные запасы, поставили привезенные ящики поглубже и заставили их ящиками с патронами. Это были ящики с толом. Передали также детонаторы и бикфордов шнур. Взрывчатка нам была дана на случай необходимости подорвать дот. Когда наступит эта необходимость, то приказ нам передадут. Тогда в верхней крышке ящика надо удалить дощечку, и под ней откроется гнездо под взрыватель.
Авторский комментарий
К этому моменту Кингисеппский УР выполнил задачу по удержанию своих позиций до отхода нарвской группировки 8-й армии из Эстонии. Ее таллинская группировка продолжала оборонять столицу Эстонской ССР до конца месяца. А соединения армии, сражавшиеся у Нарвы, избежали окружения между Нарвой и Кингисеппом и смогли отойти на восточный берег реки Луги. Погибшие бойцы и командиры 3-й и 4-й рот 263-го ОПАБ, 266-го ОПАБ, части 191-й сд и Нарвского рабочего полка пали не зря. Они не дали немецкой пехоте отрезать нарвскую группу от переправ через Лугу.
Управление 11-го стрелкового корпуса, 11-й, 118-й, 48-й, 268-й, 125-й дивизий, часть сил 191-й дивизии, полк 4-й дивизии народного ополчения, Нарвский рабочий полк могли продолжить воевать на правом берегу реки.
Кингисеппский УР остался на другом берегу, обороняя получившийся плацдарм. 8-я армия даже решила упрочить его положение, нанеся удар на Кингисепп и восстановив статус-кво. С 18 августа начинаются попытки отбить город у противника. Город атакуют превратившийся в стрелковую часть 266-й ОПАБ, часть сил 191-й дивизии, Нарвский рабочий полк, ныне входящий в состав 11-й стрелковой дивизии, саперные подразделения. Упоминаются еще моряки и даже танки 1-й танковой дивизии. Результат атак описывается по-разному – от взятия всего города до захвата северо-восточной окраины Кингисеппа. Танки даже прошли через город и вернулись. Но контрударом противник вновь овладел Кингисеппом. Бои под городом шли до 22 августа. Взятие города обычно датируется 20-м числом.
Но бросив силы на взятие города, командование 8-й армии не обратило достаточного внимания на пехотное заполнение УРа. Противник воспользовался этим и нанес в ночь на 19 августа удар в направлении Дубровки, в тыл обоим линиям обороны УРа.
Комендант УРа майор Котик уже не раз просил командование усилить УР пехотой и прочим. Ему отвечали, что посланы делегаты связи с соответствующими распоряжениями. И действительно, 18 августа от 191-й дивизии в УР пришли два батальона и одна рота из третьего плюс две минометные роты. Прибывшие подразделения развернулись фронтом на запад и на восток, потому что ожидать атаки можно было с обеих сторон.
Атака на Дубровку застала батальон 191-й дивизии под командованием Петрова врасплох, батальон разбежался и оставил Дубровку к 5 часам утра. Противник вышел в тыл сооружениям, гарнизоны которых не ожидали этой атаки и оказались в крайне опасном положении. Их основное вооружение было смонтировано с расчетом на отражение атаки с запада, а не с востока. Личный состав гарнизонов был далеко не полностью вооружен стрелковым оружием, и даже не у всех командиров имелось личное оружие. Пехота же полевого заполнения разбежалась.
Дубровский узел УРа оказался на грани прорыва и уничтожения.
…Меня разбудила жуткая какофония. Я, наверное, только что заснул, сменившись с поста, а вот теперь голова никак не соображала, что со мной и где я. И почто меня будят так рано? Я сел на лежанке, голова еще спала, а глаза все еще были закрыты. И тут меня немилосердно встряхнули за плечо, так что голова едва не оторвалась. Глаза наконец разлепились и увидели Островерхова.
– Не спи! Тревога!
Спали мы не раздеваясь, только ботинки и обмотки снимали. Ах да, и ремни с пилотками. Я послушно, но страшно медленно потянулся к ботинкам. Островерхов расталкивал еще кого-то.
Теперь я уже стал понимать, что будят нас, колотя в гильзу, что висит у дота, а откуда-то до нас доносится стрельба. Шнурки завязал и разобрал, что это не просто стрельба, а такая, которую я никогда в жизни не слышал, даже сильнее, чем в кино. Когда намотал обмотки, то осознал, что стрельба с востока. Уже было ясно, что работают пулеметы и пушки. Надевая на ходу снаряжение, я вылетел в ход сообщения, обо что-то споткнулся, но не упал, проскользнул в дот и занял место по боевому расписанию. Егор уже был на месте и даже вставил ленту. С топотом влетали опоздавшие. Ага, я тут не самый великий разгильдяй. А шея аж заболела – хорошо меня Федор Ильич тряхнул. Теперь мне остеохондроз много лет не страшен. Интересно, а если меня за другое место так хватануть, произойдет ли профилактика остеохондроза поясничного отдела?
