– Хм. Просьбы и претензии у вас есть, товарищи красноармейцы?
– Да, товарищ лейтенант, нас в этой части не кормили. За три дня поел только один раз.
– У меня та же просьба, товарищ младший лейтенант, и оружия у меня нет.
Ротный сказал, что они что-нибудь придумают, и велел связному позвать Натана Иосифовича. Минут через пять прибыл мужчина в очках, с «пилою»
[28] на петлицах и санитарной сумкой на боку. А мы, дожидаясь его, рассказывали про свой военный опыт.
– Товарищ Юдзон, осмотрите красноармейцев на предмет… ну, сами знаете чего. Василий, после осмотра отведешь красноармейцев к старшине за питанием и всем недостающим. Дальше: Егорычева – к Пухову, а Спиридонова – к Тарасову. Успехов в службе, товарищи!
Мы откозыряли и отбыли. Натан Иосифович шел впереди и постоянно что-то бубнил себе под нос недовольным тоном. Связной Василий шел где-то сзади и явно давился смехом. Именно такое было впечатление от звуков сзади. И что его так рассмешило?
Нас отвели в сторону на открытое место и подвергли осмотру. Особенно подробно Натан Иосифович проверял уже отросшие волосы и швы белья и формы. Я никак не мог понять, что он там ищет. Но, видимо, ничего не находил. Правда, все время бубнил про то, зачем покойный отец отдал его учиться учеником в аптеку к Иегуде Баршу, а не хотя бы к портному Шае Гурвицу. Тогда бы он сидел сейчас в цеху и шил форменную одежду, а не скакал по болотам и не искал вшей у солдат. Так вот что он ищет!
Потом настала очередь Спиридонова и вторая серия причитаний: зачем он в двадцать втором году сделал предложение Розе и стал отцом семейства, оттого не пошел на рабфак и не стал сейчас большим начальником. Тогда бы совсем не покидал кабинета, и если бы что искал, то не несчастную вошь, а пуговку на одежде у своей секретарши.
Ну он и нытик! Я оглянулся на Василия и увидел, что тот действительно еле сдерживает смех. Видимо, Василий регулярно получает удовольствие от этого зрелища. А кого же мне напоминает Натан Иосифович? Во! Скорбного Эдда из романа Мартина! Тот тоже вечно нудил, что потерял белую лошадь в снегопад и не мог найти, что в детстве семья его так голодала, что вынуждена была есть мышей и ему как самому младшему доставались только мышиные хвостики.
Закончив осмотр, Натан Иосифович сказал, что вшей у нас нет, но молодому человеку пора бы посетить баню (это он про Спиридонова). После чего, продолжая бурчать, удалился. Почему я назвал его Натаном Иосифовичем – потому что язык не поворачивался назвать его по-военному.
Василий наконец дал волю сдерживаемому смеху.
– А что, Вася, он часто так про себя бормочет?
– Часто. Но он мужик не вредный и не трусливый. Под огнем раны перевязывал, и руки не дрожали. Он к нам в Латвии пристал. Его семья от немцев бежала и попала под бомбежку. Вот с тех пор и такой. Грех над этим смеяться, так я что есть мочи терплю. Ладно, пошагали к старшине.
Старшина был из кадровых. Звали его Никифор Прокофьевич, а фамилия – Ковалевский. Помещался он в таком же вот «недоблиндаже», как и ротный, где у него и каптерка была. Писарь по его команде стал записывать в разные «амбарные книги», а он выяснил, чего у нас недостает из снаряжения и одежды. С едой вопрос решился так – он выделил нам по банке рыбных консервов и по шесть штук сухарей, добавив, что это прощальный подарок от здешних мест. Консервы эти делались на Усть-Лужском заводе. Вот табачной фабрики здесь нет, потому на прощальный подарок курильщикам рассчитывать незачем. У Спиридонова не хватало плащ-палатки и малой лопаты, но у старшины их в запасе тоже не нашлось. Поэтому ему выделили только еще патронов. Василий повел его на место, я же, пока шли эти действия, задумал одну прохиндейскую вещь. У меня был запас трофеев, а старшина напоминал мне еще одного представителя почтенного сообщества хозяев кладовых, каптерок, складов и прочих мест, хранящих сокровища. С ними надо разговаривать умеючи, и тогда они поделятся сокровищами, особенно если на обмен; бартерный или товар на деньги – тут как получится. А просто так не дадут вообще или дадут меньше. Вот мне бы сапоги пригодились. Мы здесь будем воевать в мокрых местах: где болотце, где озеро, где речка, а где все вперемешку. Только на мокрых местах сапог ценнее ботинка. Поэтому я вступил в переговоры, результатом которых стал обмен немецкой противохимической накидки, немецкого котелка и немецких подсумков на не новые, но крепкие яловые сапоги. Снаружи они, конечно, выглядели потрепанно, но мне не на дискотеку в них идти. Мои ботинки пошли в качестве бесплатного приложения. Вот они как раз новые, и следил я за ними. Немецкую флягу я пока зажал. Коньяк после Дубровки из нее перелили в стеклянную фляжку из санитарной сумки Мони, а сама она осталась у меня в мешке. У меня была еще выданная в батальоне стеклянная, но кто ее знает, не разобьется ли она.
Дальше все пошло куда веселее. Старшина только задумался над тем, как меня вооружить, но ненадолго. У него нашелся кавалерийский карабин, который он и отдал мне. Еще мне выдали девяносто патронов в обоймах, каску, парусиновый патронташ на шесть гнезд и недостающую у меня противогазную сумку. Самого противогаза не было. Предыдущий хозяин его… потерял, скажем так, и использовал сумку как второй вещмешок.
Дальше я переобулся, сложил выданное мне добро и попрощался со старшиной. Путь мой лежал в пулеметный взвод, на новое место службы. Что и кто меня там ждет?
Поскольку связной Василий все не возвращался, старшина мобилизовал писаря, чтоб тот мне показал дорогу. Еще на прощанье поделился толикой житейской мудрости:
– Ты на будущее запомни, что война идет уже долго и завтра заканчиваться не собирается. Оттого на снабжение надейся, но и сам не плошай. Видишь что-то бесхозное – подумай, а не пригодится ли оно тебе. По дорогам вечно валяются битые машины и повозки, и в них не всегда ненужное лежит. То же касается убитых. Личные их вещи, кольцо там или часы, – это личные вещи, и брать их нельзя. Это мародерство, и за такое трибунал положен. А вот их винтовка, патроны и прочее казенное добро им даны во временное пользование для военных нужд. И если они уже ими пользоваться не могут, то вместо них временно пользоваться можешь ты. Для тех же воинских нужд, а не для того, чтоб в деревне сменять на самогон.
Я впитал эту житейскую мудрость и намотал ее на еще не выросший ус.
Пулеметный взвод располагался на выступе берега речки. Позиция мне напомнила двухамбразурный дот, в который мы как-то грузили боезапас – только, естественно, без всякого бетона. Тоже овальная форма, тоже выступает вперед, только вместо амбразур в стесанных гранях – две открытые пулеметные площадки на флангах выступа. Левая площадка фланговым огнем стреляет вдоль впадающей в озеро речки, а правая, тоже фланговым огнем, – по озеру. Ну, если немцы в лоб через речку полезут, можно и кинжальным огнем их порадовать. Между площадками мелковатый ход сообщения, от которого отходят два «уса» назад. Один к месту отдыха, другой – к рытвине. Место отдыха – это недоделанный блиндаж, пока просто яма с земляными нарами, прикрытая ветками. А рытвину пулеметчики используют как полевой сортир, который уже не надо оборудовать. Вообще все это жидковато выглядит, по сравнению с тем, что было у нас в УРе, но там много людей трудилось, и не один день. Ладно, это все потом утрясется.
