Есть, правда, как бы промежуточный вариант: пристроиться в примаки или в зятьки (кто как это называет). Были такие, и довольно много, что пристраивались к мирному населению, чтобы переждать опасное время. Когда в реальные зятья, когда замаскировавшись. Но от судьбы не уйдешь. Кто захотел уйти – к тому она явилась сама в образе полевого военкомата. К кому в марте сорок третьего, к кому в сентябре того же года. А уж что конкретно она им приготовила при личном визите… Наверное, каждому свое.
Я все же считаю, что суд небесный наступает еще до кончины. Нам это не всегда видно, и кажется, что неправедные благоденствуют, а мы, не столь грешные, живем плохо. Да, так кажется нам со стороны. Ибо издали не видно, что в доме – полной чаше у грешника сын – наркоман. А это значит, что богатство ненадолго, зато жизнь грешника адом становится еще до его кончины. Так что ад в элитном поселке плавно переходит в тот самый ад, о котором все слышали.
Да, такое постигает не только всем видных грешников, с этим соглашусь. За что им такое, тем самым не настолько грешным? Я лично не знаю. А у них будет возможность лично задать этот вопрос Творцу нашему. Правда, возможно, ответ им не понравится, ибо мы многое себе прощаем и о многом забываем, а забытое тоже может вспомниться. Но не буду много говорить об этом, так как у каждого свои грехи и свое воздаяние за них.
А за что мне двукратное попадание в не свое время? Не знаю. Наверное, за то, что долго жил как «цветок бездумный и безмозглый», пока не родился заново, перейдя через реку Смородину (она же Луга) и вырвавшись из могильной ямы под Гатчиной. Надеюсь, теперь адское пламя меня не коснется. А что мне еще остается делать? Только надеяться на то, что хоть часть своих грехов я искупил или хотя бы начал искупать…
Между тем дела наши стали печальны. Прикрывая линию Днепра, дивизия растянулась по берегу на фронте вдвое больше, чем полагалось по уставу. Правого соседа по берегу вообще не было. А теперь пришлось из-за того, что сосед слева под Дериевкой не удержался, растягиваться в его сторону и загибать фланг. Потом я прикинул по карте – километров на полсотни. Город прикрывал наш полк, а дальше остальные два полка вытянулись в ту самую «тонкую красную линию». Наверное, туда подходили еще и резервы, поскольку канонада оттуда слышалась серьезная, и «тонкая красная линия» хоть и постепенно подавалась, но не лопнула сразу.
А мы?.. Мы прикрывали город. Отбили несколько попыток переправиться через реку и помогали эвакуировать промышленные предприятия и запасы из города. Прекратился обстрел с немецкого берега? Смотрим, идут ли немцы форсировать Днепр. Не идут? Значит, часть сил следует отдать и помогать погрузке.
Будет теперь этот завод работать где-то в Сибири или чуть ближе и делать снаряды для фронта. Поэтому мы и рвем мышцы, выковыривая станок из основания, и стараемся собрать все, что нужно. В Сибири никто не предоставит для чертежников завода тушь и ватман, да и лишних станков там нет. Погрузим, и доедет он до какого-нибудь Ялуторовска, и будет там на чем точить корпус снаряда. В первую смену – эвакуированный здешний токарь, на вторую и третью местных жителей Ялуторовска поднатаскают. Ну, если, конечно, на все три смены есть электроэнергия, чтобы к станку подать, и заготовки. Но об этом пусть думают технологи и конструкторы завода или кому это положено, а мы пока про то, как станок вручную или с малой механизацией снять и самим животы не надорвать.
Так что пойдем к штабу дивизии на улицу Чкалова, в здание какого-то техникума, а оттуда нас ведут товарищи с фабрики и завода к своим сокровищам. По дороге полежим под внезапным налетом, дождемся конца и дальше побежим. Дошли до цехов – и давай сверлильный станок фирмы «Карман» из Стокгольма, фрезерный станок завода Бромлей в Москве, станок Еврейского машиностроительного техникума, станок из Витебска, Дзержинска, Одессы, станок из… На некоторых никаких признаков производителя нет. Я, улучив момент, спросил здешнего ветерана, отчего так и кто производитель. Тот ответил, что в ремонтном цехе у них станки как бы собственные, то бишь самодельные. Когда после национализации собрали станки из мастерских и заводиков, то не все на что-то годились. Те, что еще работали, стали в основные цеха, а из оставшихся собирали окрошку: станина – от немецкого станка, суппорт – от бог знает какого, привод делали по заказу на заводе имени Сталина, что-то уже сделали сами, вот и получился станок один из трех или четырех. Но работать может, вот и трудится. А советские пошли недавно, они вон там, в соседнем корпусе.
Я от бати слышал, что был такой станок «ДиП», что означало «Догнать и перегнать». Спросил, есть тут такие станки. Ветеран ответил, что нет, им шли других марок. И снова: электрический вентилятор завода «Красный факел», электрический вентилятор завода «Демаг», вентилятор с паровым приводом (эх, с ним мы и намучились из-за хитрой системы крепления), точило почти как то, что в нашей школе было, фрикционный молот… Можно было сказать, что я просветился в разных видах станков, но, увы, это будет обманом. Могу только сказать, насколько каждый станок спину гнул и другие места надрывал. А чем отличается лобовой токарный станок от какого-то другого и чем фрикционный молот от электропневматического – как был темен, так и остался.
Но заметил такую вот вещь, что в новом цеху станков советского производства больше половины
[9]. Совсем старые станки в основном в разных вспомогательных цехах. Там видел и ветеранов, каждому из которых лет за пятьдесят. А здешние рабочие, что застали еще империалистическую войну, говорили, что своих станков тогда не видели, все заграничные были. Может, станки при царе и делали, но они только иностранные буквы на станинах видели. Ну да, я тоже тут видел только один с завода Бромлея, что в Москве, а его ровесников из-за границы – больше десятка.
Самое интересное, хоть и опасное, приключение было при разгрузке одной баржи в затоне. Затоном, как оказалось, зовется гавань на реке, где суда чинятся и зимуют. Так вот, там снарядами потопило баржу, а в частично затопленном трюме ее остались три станка. И надо было их как-то оттуда вытащить. Баржу с того берега немцы наблюдают, поэтому, когда там куча народу собирается, снарядов не жалеют. Когда один-два шастает, не реагируют.
Станки нужно по сходне из трюма вытащить, потом проволочь метра три по палубе, переставить на другую сходню и уже с борта спустить. Потом метров двадцать – по открытому месту, и тогда будет уже прикрытие от глаз немцев и частично даже от осколков – полуразбитое строение.
Увы, влезть ночью кучей народа и в темноте вытащить не получается. Темно, как у афроамериканца в… этом самом месте после крепкого черного кофе. Свет не зажжешь – его видно в дырки в борту, и немцы начинают стрелять. Сложно.
Но нашлись светлые умы и человек, знакомый с разными простейшими механизмами. На баржу мы по одному собрались, станок кое-как из трюма на палубу вытащили, а дальше эта светлая голова из саперной роты из наличных тросов и блоков соорудила сложную систему, которую мы на станке закрепили и, уйдя под прикрытие, за трос тянуть стали. Сполз станок с борта на сходню, потом и по берегу пополз… Мы его двигали понемногу, чтобы немцы не засекли быстрое движение. Убрали станок за прикрытие и взялись за второй. В трюме стало попросторнее, потому и полегче. «Эх, родимая, сама пойдет, подернем, подернем, да ухнем!»
