Но даже заметив их заранее, что бы мы смогли сделать? Разве что организованно смыться по кустам. Ничего противотанкового в роте не было, ни ружей, ни пушек, ни гранат. Только связки РГД и бутылки, причем последние совсем простейшего образца с притянутой резинками к корпусу воспламеняющейся ампулой. Как их ребята-истребители носят, мама родная…
Да, казенная лопата осталась где-то на поле, потому еще один убыток казне по моей милости. Ладно, сейчас эти разведчики проедут дальше, а я схожу да посмотрю, что там с нашими ребятами на поле и на дороге.
Но мои расчеты не оправдались. Вскоре появилась еще одна группа немцев, присоединившаяся к этой. Они съехали частью с дороги, хорошо еще, что на другой стороне. Там было еще три-четыре машины, но я их разглядывать не стал, а двинул дальше по оврагу. Для чего они тут стоят – нечистый их ведает, и сколько будут стоять – тоже. Если в отряде одни броневики, то вряд ли далеко полезут с дороги. Я читал, что проходимость без дорог у них была совсем нехорошей, потому могли и не рыпаться в мою сторону. Но теперь их там много, могут интереса ради сюда сбегать и на меня наткнуться. А вот есть ли кто там на поле и у дороги живой, это мне они поглядеть не дадут. Придется уходить.
Эхма, увижу ли кого еще из роты? Может, хоть кого надоумил Господь в этот овражек свалить или в какую еще спасительную ямку? Неужели остальные семьдесят пять или около того здесь на поле лежат, прямо как в песне: «Все семьдесят пять не вернулись домой, они потонули в пучине морской». А что это за песня? Кажется, из фильма про пиратов, в детстве его я видел. А как называется – поди вспомни. Мальчик там вроде играл
[10].
Идти по овражку было довольно тяжело, потом он закончился у подсолнухового поля, чему я был и рад, и не рад. Как бы хорошо, что уже не ломишься уже сквозь кусты и по грязи на дне, но и средь этих вот подсолнухов ты явно не в безопасности, тебя могут увидеть, и от огня эти блюдца не закроют.
Стали видны домики вдали, вот туда надо попробовать выйти и разузнать, где я и куда дальше идти. Шел я, пригнувшись на ходу, а перед концом поля даже и пополз. Грязновато было, хотя я после марша и ползания раньше тоже не блистал чистотой и опрятностью в одежде. Но не зря ползал, ибо мне из положения лежа было видно подъехавшую группу немецких велосипедистов, а им меня с их драндулетов – нет. В итоге они меня опередили и сами явились в эту деревеньку или хутор, потому как я не стал глядеть, сколько там хат, а отполз подальше и пошел по дуге в обход. Вроде как получается, я опять на разведку напоролся, потому как велосипедисты разведкой в пехоте служили. Уж не знаю, как они на своих железных конях вне дорог катались, но по дороге они проедут. Значит, надо уходить подальше от нее.
А что еще может быть тут? Конная разведка еще может явиться, эти, наверное, и через поля почесать могут. Верхом я только в детстве ездил, два метра от забора и до забора, так что откуда мне знать, можно ли скакать по полям на коне. В кино вроде скачут и по полям, и в лесу, не пугаясь встречи с сучками и ветками, но мало ли чего в кино показывают.
Но пока я нашел укрытое место, полежал там и отдохнул. Большого привала сегодня так и не было, а вместо него – увлекательная гонка наперегонки с истребителем и пулеметом. Вот потому во всем теле чугун образовался. А пока ноги отдыхают и сухарь хрустит на зубах, надо подумать, куда дальше деваться. Но умного ничего в голову не приходило по причине слабой ориентации на местности. Не сильно было понятно, где можно найти своих. С точки зрения самосохранения надо уходить подальше от дороги. Свои тоже должны быть вне дороги, потому как с нее их немцы явно сбросят. Но чем дальше от дороги, тем выше вероятность влезть куда-то не туда. Здесь как бы не Белоруссия и не Любаньские болота, но тем не менее болот хватает. Ополченцы говорили, что вокруг города к началу войны сто гектаров болот было осушено, но много чего придется делать и после победы. А уже в дивизии слышал про то, что на Полтавщине, оказывается, тоже торф добывают. Поменьше, чем в Синявино, но все же.
Интересная здесь земля: в районе улицы Театральной болота и озеро осушать пришлось, а совсем недалеко – Песчаная гора, неспроста прозванная именно так. А чуть в сторону – и гранитные выходы найдутся. Чернозем, песок, болото с торфом и гранит – и все это в одном городе. Выбирай, что надобно. Лесов бы только побольше, чтобы можно было спокойно идти параллельно дороге…
Глава четвертая
Так я помечтал и пошел, пытаясь отклониться вправо от дороги, но при этом не заблудиться, и, пройдя с километр, наткнулся на умирающего бойца. Он лежал на краю поля и уже терял последние силы. Во мне своего еще узнал, через силу улыбнулся и попытался что-то произнести, только губы уже едва слушались. Шевелиться шевелились, а вот что он говорил, слышно не было. Потом он впал в забытье.
Хотел перевязать бойца, расстегнул шинель, но… уже поздно. Должно быть, кровотечение шло где-то внутри. Но тут, в поле, ему ничем не поможешь, это уже работа для хирурга, и то если не поздно. Помереть-то человек может и на операционном столе, еще до того, как найдется место кровотечения. Так у бати случилось. В общем, минут через десять он скончался.
А что с ним делать дальше? Похоронить? Ну да, можно, за полчаса или чуть больше я неглубокую могилу вырою. Да, кстати, а как его зовут? Он мне, может, и говорил это, но только сил не было понятно сказать. Никаких документов-то и нет. Красноармейской книжки точно нет. И смертного пенала – тоже. Да куда же они делись? Правда, в кармане лежало начатое письмо, видимо, к жене, но покойный отвлекся и успел написать только: «Милая моя Сашенька! Вот я, наконец, собрался написать тебе про мою…» На том письмо и заканчивалось.
И вообще есть какое-то чувство: происходило тут что-то не то. Нет у бойца ни мешка, ни противогазной сумки, никаких других вещей, кроме как подсумка с патронами. Да и тот не висит на ремне, а лежит рядом. Винтовка, правда, тоже тут. И все выглядит так, словно кто-то его обобрал, старательно собирая все, что пригодится в хозяйстве, а оружие и патроны оставляя. Что логично: за оружие немцы могут и голову открутить, а вот котелок – вещь полезная. И в вещмешке найдется нужное в хозяйстве. Правда, шинель и ботинки на нем, но ведь и мародеры-то могут еще не сразу и до конца пасть, а достичь идеала за немалый срок. Значит, если так можно сказать, нашелся мародер и убийца, что еще не готов покойного догола раздеть. Ну да, пойдет в полицию и научится. Был ведь здесь один такой казак, Павел Мацапура, двести лет назад. Сначала он грабил и убивал, как обычный разбойник с большой дороги, а потом отчего-то ему захотелось мяса человеческого попробовать, и на этом он не остановился
[11].
Но что мне дальше делать? Закопаешь беднягу – останется маленький холмик. Дожди его будут размывать, и когда придут наши с востока, кто отличит эту могилку от обычной неровности почвы? Если же оставить убитого, то местные жители увидят и зароют либо тут, либо на своем кладбище, как они это обычно делали. И будет безымянная могила еще одного красноармейца. Если очень повезет, то недописанное письмо сохранится, не сгорит вместе с хатой и, может, даже дойдет до самой Сашеньки. Верится в это не очень, но какой-то бесконечно малый шанс есть.
