Так что пока запишу: Миронов Алексей Кузьмич, 1922 года рождения, комсомольский билет выдан Кинельским райкомом комсомола. Куйбышевская область, значит. Что-то не смог вспомнить, где этот город Куйбышев, ну ладно
[13]. Маленецкий Антон Юрьевич, это тот лейтенант, которого очередь, считай, надвое перерезала. Двадцать первого года рождения, Бежецк Калининской области. А, это сейчас Тверь! Так, кто был третий…
Вот теперь надо подумать и об оружии. Ну, от ТТ я не откажусь, как и от дополнительных гранат, и карту уж как-нибудь дотащу, не говоря уже о бинокле. А вот поднятый мною ППД с двумя рожками, как с ним быть-то? У меня и карабин есть, а тащить и то, и другое тяжеловато. Да и не очень удобно. Если консервы поесть, то потом легче станет, но вот автомат не похудеет. Неужели придется карабин выбрасывать?
Я решил не гнать лошадей, а решить этот вопрос попозже, когда успею разобрать и привести все в порядок. Ведь выбросить – это всегда успеется. Рассовал все, как мог (а ощущения были, словно мне опять эту коробку с дисками в нагрузку дали), и пошел дальше.
Уйдя подальше от места побоища, я снова занялся полученным добром. Прямо как древний Робинзон Крузо или многочисленные герои попаданий в иные миры. Ну да, есть в этом элемент штампованности, но, с другой стороны, а ведь в таких ситуациях от запасов многое зависит. Есть у тебя еда – значит, своих сил хватит дойти. Есть патроны – отобьешься от мешающих. А нет их – все становится куда сложнее, хотя еще возможным.
ТТ на вид был исправным, полностью заряженным. Я его, осмотрев, убрал в левый карман шинели. Патрон в патроннике, но курок не на боевом взводе. Так что будет элемент внезапности для некоторых. Обе лимонки, обернутые подобранными там же тряпками, – в противогазную сумку. В своей гранатной уже некуда, а на пояс – да ну его. Белье, флягу и две банки бог весть каких консервов (этикетки отлетели) – в вещмешок. Мешочек с сухарями – тоже в сумку, она уже изрядно раздулась, но еще нести можно. Впрочем, сухари легко переходят на переноску желудком. Бинокль пока повесил на грудь. Ну да, пока я сижу тут под дубком, он вперед не перетягивает. Карту временно засунул за пазуху, чтобы не потерять при резком старте, и взялся за автомат. Убитый хозяин его уронил в грязь, и она успела засохнуть приличным слоем. Кстати, я в результате последнего дня уже тоже выгляжу немногим лучше, чем бомж, ибо поиски добра на краю болота и попытка прикинуться мертвым на мне плохо отразились. Но гигиена будет чуть позже, а пока я стал оттирать автомат мокрой травой и ветошью. И обнаружил, что карабин выкидывать не придется. ППД-то получил от немцев смертельное ранение, как и хозяин. Правда, будь тут оружейная мастерская, то, может, ствол бы там заменили, и служил бы автомат, как новый, но нет ее. А таскать с собой непригодное железо – увы, нет у меня транспорта. Потому ценное оружие отправилось в яму, под воду. Туда же ушли затвор вчерашней винтовки и оба магазина. Правда, из них я выбрал патроны – все же ТТ у меня есть, хотя и без запасного магазина. Ладно.
Я немного оттер мокрую грязь с лица, рук и шинели, помыл сапоги и ремень. Ну, надеюсь, что чуть лучше выгляжу.
Теперь – карта. С большим трудом разобрал, где это я и куда шел. Увы, сказались издержки прежней жизни – пользовался только картами автомобильных дорог, а многих значков и близко не знаю. Вроде как это – обозначение болота. Вот это – источник, а это что? Похоже на циркуль, приставленный к кружку. О, да это еще и двух родов бывает! Вот здесь с пустым кружком, а на краю этого села – с залитым краской! Что бы это могло быть?
Вот, блин горелый, тяжкое наследие 90-х в стране и разгильдяйства во мне лично! Все пытаюсь заткнуть пробелы в знаниях, но там еще столько дырок… А автомата жаль. До невозможной степени. Но все же я прав: если б знать, что завтра я выйду к своим, то можно было бы и помучиться. Так что надо лишнее не таскать и выходить за Псел. Вот тут эта проклятая дамба, а мне – сюда…
Спасибо, товарищ лейтенант, что карту оставил для меня, хоть теперь представление будет на ближайшие несколько дней, куда тащиться. И остальным тоже спасибо, у кого нашлось что-то полезное, чтобы к своим идти легче было.
Забыл добавить, что когда отступаешь и этому отходу конца и краю нет, то настроение настолько паскудное, что не хватает слов для описания. Просто какая-то черная полоса отчаяния. Легче было держаться в доте: опять попали, еще кто-то ранен или убит, но ощущаешь, что ты держишься, и жертвы твои не напрасны. Так отвратно себя не чувствовал, даже когда глядел на трещины в бетоне, после того как наш дот чем-то так достали, что мы заопасались быть закупоренными внутри. Так что долгое и постоянное отступление подрывает дух. А еще хуже, когда пробираешься один кустами и огородами, стараясь, чтобы никто тебя не увидел, словно ты совершил что-то постыдное и скрываешься от людского взора, не в силах его вынести. Своего рода Каинова печать. Лучше такого и не испытывать никогда. Ни пеших маршей по захваченной врагом территории, ни этого угнетения в душе. Ну, про то, что здесь территория занята немцами и каждый из них готов до тебя добраться, если сможет, и говорить нечего. От этого дополнительная морока – уставшие нервы все время выдают, что как будто кто-то за тобой следит, даже когда этого не должно быть. Вот сижу я в овраге у костерка и ощущаю злобный сверлящий взгляд в спину. А в двух метрах от меня – стенка оврага, откуда злобно глядеть может разве что полевая мышь или крот. И на шорохи с хрустом тоже реагируешь каждый раз, как будто идут по твою душу.
Я пытался мудрить и выбрать, как лучше идти к своим. Очень соблазнительно выглядела здравая мысль днем затаиться, а двигаться ночью. Как бы. Потому как и ночью полностью движение по дорогам не останавливалось. А когда в тебя бьет свет фар, то, даже если ты далеко от дороги, все равно невольно думаешь, что это тебя обнаружили, вот сейчас обстреляют, а потом и догонят. Ну и ходить по полям опасно. Я, попробовав, свалился в невидимую в темноте воронку на поле и чуть не убился, после чего долго употреблял разные непристойные слова в адрес всего, что было вокруг меня. Ходить же с фонариком по ночному полю – это верх идиотизма. Поэтому принял решение идти тогда, как только можно, но желательно, чтобы было видно, куда это иду и что под ногами делается. Оттого старался идти рано утром и вечером, исходя из мысли, что в это время немцы либо собираются в путь, либо заканчивают его и готовятся к ночлегу. По большей части так и было, но всегда находились извращенцы, путавшие мне стройные теории. Днем я тоже ходил, но лишь когда можно было укрыться в овраге или в перелеске.
…Вот так и шел, на этот раз относительно недолго и недалеко. Вроде как восемьдесят или около того километров и почти четверо суток не выглядят как нечто поражающее воображение. И даже кажется, что совсем ничего. Но еще раз скажу: к диаволу такое «удовольствие». К нему именно, потому как он отец лжи и враг истины, оттого и любит показать нечто серьезное и достойное мелочью, а действительно мелкое и суетное – как недостижимую вершину.
Итого я пересек штук восемь дорог, из них две с великими приключениями, речек, по-моему, четыре, считая Хорол за две, потому как пришлось его два раза пересекать, причем во первый раз я ухнул в воду почти по пояс.
