Но пришло время отбоя, я свалился на нары и заснул. В этот момент внезапного сабантуя не случилось, потому глаза спокойно закрылись, и сознание нырнуло в царство снов. В нем я увидел Наташу, сидевшую на камне у берега не то реки, не то болотца и еще босиком. Это резко бросилось в глаза и отчего-то заставило беспокоиться. Хотя ну что в этом особенного? Но думал я об этом не раз и с какими-то дурными предчувствиями.
– Жду тебя, Сашенька, даже все жданки прождала, а тебя все нет. Понимаю я, что далеко и незнамо где нахожусь, запросто не отыщешь, но ты уж постарайся. Холодно тут и сыро нам…
И я проснулся от холода. А вот с чего холодно мне стало? В блиндаже скорее душно и жарко, чем холодно, а у меня зуб на зуб не попадает. И как посетил отхожий ровик, то и воистину убедился, что холодно – это не у нас внутри дзота, а за дверью.
Да, увидишь такое и сильно запереживаешь. Что это, вещий сон, или просто настолько долго ее не видел, что Наташа сама пришла в сон? «Темна вода во облацех». Ну, то, что я от нее далеко и давно меня нет, это все понятно. О том, что меня уже долго нет в Питере, а тесть может приехать и увидеть мою записку – я эту мысль затолкал поглубже, ибо об этом думать вовсе нестерпимо. Что Наташа заговорила прямо как персонаж фильмов про старину, вообще непонятно. А то, что она босиком… Мне отчего-то пришла в голову мысль, что существуют простые и понятные поводы разуться, но это все не то, ибо в этом имеется какой-то смысл. Однако повторюсь, все размышления были пустыми хлопотами.
Так вот я и мучился два с лишним дня. Потом мне стало опять холодно, как будто я в холодильник мясокомбината попал, да еще и налегке. День был теплым, а тут такой колотун, что руки даже не дрожат, а прямо-таки дергаются. Максим поглядел на меня, потом, не говоря ни слова, подошел и потрогал мой лоб.
– Да у тебя, Саша, прямо огневица-трясовица! Голова – как печка горячая!
– Откуда же ей такой взяться? Вроде как не чихал и не кашлял…
Максим скомандовал нашему подносчику патронов Седых, чтобы он сбегал за санинструктором. Тот рванул в траншею, а мне аж дурно стало, такая слабость накатила, что я откинулся на стенку дзота и понял, что сейчас по ней съеду на пол.
Прибыл наш ротный саниструктор Борис Красногородцев, на меня взглянул, сочувственно хмыкнул и пощупал лоб. Жар и его испугал. Поставили мне термометр, и Седых с Борисом следили, чтобы я градусник не выронил, потому как новый вместо него дадут не скоро. Пяток минут мне показались годом. Тридцать девять! Ешкин кот и его кошка! У Бориса в сумке нашлось что-то такое горькое, я эту пилюлю проглотил, и меня отвели в блиндаж. Температура не спадала несколько часов, меня всего трясло, уже не от холода, а от жара, пока все не кончилось. За каких-то полчаса я буквально истек потом, но жар спал, после чего я попробовал встать и ощутил себя юным котенком, что выбрался из коробки с мамой-кошкой и пошел по полу куда-то, спотыкаясь и шатась. Ноги были прямо как не свои. Я даже не помню, когда себя так паршиво чувствовал. Пожалуй, после контузии у дота и то получше было.
Мне еще раз дали пилюлю, и я ею чуть не подавился. Потом постепенно отошел и два дня чувствовал себя относительно неплохо, а потом опять все повторилось. Жар, озноб, на мир глядишь, как через желтое стекло, и все такое прочее.
Борис глубокомысленно сказал, что это малярия. А может, и желтуха. В общем, надо меня к врачу, потому как и то, и другое – это не для него задачи. Так что я лежал, слушал болтовню Бориса и ждал прихода батальонного фельдшера. Пока наш санинструтор рассказывал, что он родом из Красногородска на Псковщине и что про его родину говорят, что там город красный, река – синяя, а все жители черного рака боятся, мне стало еще хуже, потому я из-за жара совсем отключился и даже слышал все через раз. Вроде как доносилось, что раз глаза у меня пожелтели, то это скорее желтуха, чем малярия. Под данный научный диспут я окончательно вырубился.
В итоге я оказался в городе Воронеже, сначала в инфекционном отделении, а потом – в обычном. Желтухи у меня не нашли, но малярия таки присутствовала, да еще какая-то упорная, плохо поддающаяся лечению. В чем именно ее упорность заключалась, я не знаю, но запомнил, что когда меня стали кормить акрихином (та еще гадость), у меня развилось состояние, похожее на то, как если бы я пару бутылок пива залпом выпил
[15]. Не знаю, что испугало сестричку в этом, но она дежурного врача позвала, и они мною занялись. Потом это не повторялось, но с тех пор меня спрашивали, не чувствую ли я похожего, когда очередной раз акрихин давали. В итоге сожрал три его курса, раз – неделю и два раза по пять дней, а между курсами – трехдневные интервалы. Я что-то слышал, что при лечении малярии старыми препаратами можно было и оглохнуть, но меня это миновало, хотя кожа стала желтой. Лечащий врач сказал, чтобы я не боялся, это бывает часто и само пройдет. Ладно, походим и так.
И походил бы, да пришлось эвакуироваться – в последних числах июня немцы начали наступление и вышли вскорости к городу. Сначала нас убрали в поселок со странным названием – не то Хава, не то Халва, а попозже – в некрупный городок или поселок Анна. Там война оказалась от нас в сотне километров, и даже грохот орудий не доносился. А бои уже шли за сам Воронеж.
Судя по тому, что рассказывали вновь поступившие раненые, немцы быстро дошли до города и заняли его западную часть, что лежит на правом берегу тамошней реки. Левобережная часть осталась пока за нами, правда, заречная эта часть была куда скромнее размерами. Правый берег реки здесь выше, поэтому с него немцы видели противоположный и артиллерией громили незанятую ими часть города.
Про состояние отступивших частей народ говорил, что десяток дней отступления обошлись дорого, и без окружения не обошлось. Так что по левому берегу опять шла «тонкая красная линия». Как-то все знакомо получается, не ждет ли меня плавание через реку и что-то из уже пережитого в прошлом году?
Поскольку в защите города я не отметился, то может случиться его взятие. Я пытался спрашивать насчет речки, но народ при госпитале много не рассказал. Они даже название ее точно не знали. Как оказалось, это не Дон, как думали некоторые, а река Воронеж. Про нее сказали, что она неширокая, сильно петляет, ширина невелика, да и вброд кое-где перейти можно (был такой перешедший с ростом в полтора метра). Вот и все, что мне удалось узнать. Но больших болот вроде как вдоль речки нет, так, обычные топкие места, как во многих поймах. Ладно, надеюсь, ребята ничего не напутали, потому как я уже курс лечения заканчивал, так что могу достаточно быстро оказаться на берегу этой речки. Хорошо, если плавать через нее не придется.
Анализы показали, что паразиты из меня изгнаны, явно близится выписка. Правда, военврач Илья Федосеевич задумчиво сказал, что часть инфекции может сохраниться в печени, поэтому она при благоприятных условиях может поднять голову. Скажем, я переутомлюсь, промерзну – и лихорадка опять трепать будет. Да, как оказалось, иммунитета от малярии практически нет, поэтому, если я буду шастать по болотам с комарами, могу еще раз заболеть. Уже не из-за того, что в печени осталась зараза, а за счет новой ее порции. Пока война, куда денешься, будешь там, где понадобишься, но вот после войны Илья Федосеевич мне бы не рекомендовал жить в болотистых районах. И на Кавказе тоже. Я поблагодарил за рекомендации, но не все из них воспринял близко к сердцу. Разве что про рецидивы. Я надеялся вернуться обратно в свое время, и тогда все это решится получше.
