Я сел на скамейку, поставил рядом пакет и перехватил Пуфика. Он почувствовал хватку на загривке и не стал пытался удрать. Освободившейся рукой я позвонил сестре и сказал Катюхе, что Элина мне звонила, делала некие закидоны про то, что мне грозит какая-то опасность, но про то, что это за опасность, она пожелала сказать только наедине. Потому я ей пригрозил карами, не дожидаясь Страшного Суда.
– Если она тебе, сестрица, будет что-то насчет своих магических вмешательств втюхивать, ты только мне скажи, я выполню свою угрозу. Если она будет обсуждать обычные женские дела, где что купить и какие мужики гады, то пусть живет.
Катюха рассмеялась и сказала, что так и сделает. Дальше мы поболтали насчет ее принца на белом коне, когда он, наконец, ей предложение сделает. Как оказалось, ее кавалер так объедается Катюхиной стряпней, что не в силах выдавить из себя: «Давай поженимся». Все силы уходят на пищеварение. Я посоветовал перевести его на овощную диету – вдруг она не так тяжело на язык влияет. Поболтали, поболтали, и я отключился. Пора было идти домой, пока мороженое не подтаяло.
В общем, конечно, Катюхиному парню пора было бы тоже намекнуть, что хватит уже размышлять, подходят ли они друг другу, полгода прошло. Уже даже успел раздобреть на сестрицыной стряпне, раньше у него такого животика не было. Но это если только Катюха прямо скажет, что надо. Я-то хоть сейчас готов подсказать ему, но, в общем, сделаю только по ее слову. Тем более что она всегда была готова всех вокруг поймать, загрузить делом и весь процесс организовать, а тут одного программера к делу никак не приспособит. Значит, что-то есть еще, чего я сразу не увидел.
Я прошелся по дому, поискал, чего бы еще полезного сделать. Засунув на место пару предметов, которые сам же положил не туда, ощутил, что фантазия моя в поиске полезных дел иссякла, и решил ее более не мучить. Супруга явится и без всякого напряжения отыщет какое-то дело. А не отыщет, так мы просто посидим рядышком. Кстати, можно будет ей предложить какую-то культурную программу на завтра. Ну, если она, конечно, не пожелает завтра отдыхать. Все-таки сутки подряд работать тяжело. Даже просто бдеть на дежурстве – и то организм устает.
Так подумавши, я отправился к компьютеру. На почту ничего не пришло, даже тесть не собрался прислать какие-то фотки цветущей тундры, как он это любит. В новостных лентах тоже не было ничего достойного внимания, поэтому я со своей почты отправил красивую картинку на почту Наташе, поздравив ее со скорым окончанием сегодняшнего дежурства, и решил почитать.
Первой на очереди у меня стояла книга Скорикова по Кронштадту, вот ее я и читал до Наташиного прихода, благо в Кронштадте я бывал не раз, так что можно было сравнить то, что когда-то было, и то, что видел сам. К сожалению, не все уже на острове в порядочном состоянии, например, многие участки северной стены развалились. Арки еще стоят, а вот кирпич меж ними уже того… Не доработали при царе, не доработали, даже на двести лет крепости стенки не хватило.
Наташа пришла с работы замученная и пожаловалась, что хоть ничего тяжелого не случилось, но она очень устала. Все как-то с одного раза не получалось, все требовалось повторять, чтобы хорошо вышло, вот так и набралась усталость. И что-то ноги отекли. Ну, это не страшно, так что я ей посоветовал подержать ноги в прохладной воде, а потом полежать, задрав их повыше. А мы с Пуфиком на это зрелище поглазеем. А вообще обувь носить лучше на полразмера больше, по моему примеру. Наташа ответила, что она бы и взяла на полразмера их больше, но на ярмарке таких не было, поэтому моим ценным советом она воспользоваться не сможет. И показала мне язык.
Обедать она не стала, с благодарностью съела мороженое и отправилась отдохнуть. Я продолжил чтение, так как поручили мне только включить стиралку через час. Да и шуметь не хотелось, чтобы ее не потревожить. Пуфик удалился к балконной двери, где улегся на сквознячке для лучшей вентиляции отдельных деталей. Самые красивые обитатели квартиры спали еще часа полтора, потом у обоих проснулся аппетит. А я их обслуживал.
Попозже мы с Наташей посидели пару часов в сквере. Вечером мы в четыре руки убирали во второй кладовке, а я потом выносил на мусорку все, что решили выкинуть. Просто в доме регулярно накапливаются вещи, которым самое место на свалке, но все жалко расстаться с ними. Так они и лежат, обычно до переезда или настоятельной необходимости очистить место для чего-то другого. Часть вещей я отстоял для использования как тряпки на работе, часть отнес в гараж. Тесть приедет и будет сокрушаться, отчего ему не оставили тряпок для копания в машинных потрохах. Ну вот и оставили, чтобы не терзать его.
Еще одна проблема никак не решалась. Среди консервации обнаружили четыре банки со стершимся годом закатки. Две банки с вишневым вареньем, а две – с компотом из абрикосов и клубники. С одной стороны, банки явно давние, то есть могут и какие-то яды накопиться. Скажем, цианиды из косточек. Но и жалко до невозможности – вот так взять и выкинуть. Мы с Наташей судили-рядили и никак не приходили к решению. Наконец, я их отволок на помойку, но не забросил в кучу мусора, а поставил отдельно. Сверху положил лист бумаги с надписью, что сколько лет консервам, уже не помним. Вот так. Захочет кто-то рисковать на дармовщинку – его дело. Захочет свиньям скормить – мы не против. Может содержимое выкинуть, а стекло оприходовать – опять же, ее или его дело.
День прошел бы хорошо, если бы не звоночек из прошлого. Наташе я про это говорить ничего не стал. Мало ли какие у меня в прошлом бывали знакомые и отношения. Вот поэтому я и не пускал Элину в настоящее. Не нужна она в нем в прежнем качестве. Если она хочет быть знакомой Катюхи, то пусть пребывает в этом виде и далее. А мне уже не нужна ни она, ни ее магия. У меня есть магия Наташиной любви, в которой я желаю пребывать и далее, без всяких там Элин. И я пошел предаваться этой магии.
Спал я плоховато, ибо раза три просыпался. В одном случае виноват был Пуфик, которому под утро стало прохладно, вот он и пришел к нам в ноги погреться. Славка мне говорил, что кот такой привычкой страдает, они его гоняют, но зверь непреклонен в тяге к хозяевам прохладной ночью. Остальные два раза – это мои сны о прошлом: заполненный пороховой гарью и цементной пылью каземат, удары снарядов в бетон и струящаяся по ладоням максимовская лента.
Я уже привык, да и мне говорили повоевавшие, что пережитое еще долго приходит в сны. Хотя, конечно, странно, что не вспоминается, как я бил немца лопаткой по шее или как рядом со мной умирали товарищи. Зато пулеметные ленты и разрывы гильзы в пулемете всплывают регулярно. Неужели отрыв дульца гильзы для меня был страшнее падающих на голову мин и бомб? Или мозги работают немного не так, как мы предполагаем?
Подумав так, я снова заснул, и мне опять приснился август под Кингсеппом. На сей раз переправа через Лугу, плеск воды, тревожное всматривание в небо, не летят ли немецкие самолеты, и оставшийся сзади левый берег, на котором находятся мои товарищи, а с ними – весь батальон. И река стала границей между жизнью и смертью. Я оказался на правом.
Но вот что еще странно: я не помнил, что смотрел на левый берег, пока плыли или когда уже находились на другом берегу. На соседа с перебитыми ногами – это помню, на эстонское оружие у солдат вокруг – да, точно, в небо – этого тоже сколь угодно, и не один я, а вот на левый берег – нет. Наверное, так и было, я ведь не воспринимал убытие к медикам как уход навсегда. Думал, что полежу несколько деньков и вернусь обратно. Потому и не глядел назад, как в последний раз. А то, что батальон остался там и погиб, я узнал позже. Осознал же это не головой, а душой еще спустя какое-то время.
