Костя Рябцев на такой мине подорвался под Чарным: рванул взрыватель, а основной заряд – нет. Прокис. В итоге ожоги, небольшая контузия, пара осколочных ранений, но живой – вместо превращения в фарш. Кто-то за него крепко молился и отвел неминуемую смерть. Хотя я думаю, что от такого стресса потом могут и болячки повылезать: от облысения на нервной почве до язвы или чего-то подобного. Вернется Костя домой и будет жить счастливо с семейством, но уйдет раньше, чем мог бы, потому как сходил в атаку, подорвался на такой мине, танк его долго пытался размазать по земле, поглядел на живые скелеты узников в лагере, и все это отразилось на здоровье. Раз – атака вроде той в Воронеже с огнеметом, два – подрыв, когда уже счел себя покойником… А где-то внутри это оставило след, и прожил меньше.
Немецкие минные поля в основном встречались у переднего края, много их было перед второй линией обороны. Глубже – далеко не всегда. И правильно, иначе бы мины в собственном тылу мешали своему маневру. Ребята, воевавшие в 43-м и вернувшиеся из госпиталей, рассказывали, что от Смоленска до Орши у немцев были пять или шесть полос обороны. От Миуса до Мелитополя – столько же. И чем глубже, тем меньше вероятности наткнуться на минные поля. Но при одном условии: немцы должны отступать так быстро, что у них не хватит времени их поставить. Вот тут и важно, чтобы танкисты опережали их и не давали немцам задержаться на этих промежуточных рубежах.
Зацепятся они на третьем по счету рубеже – значит, на четвертом и пятом их саперы успеют поставить минные поля. Чаще всего у них получалось при отходе минировать дороги. Ну и не забывали про обочины и кюветы. Как обычными минами, так и разными хитрыми штуками вроде подрываемого в нужный момент бетонного обелиска. Он падал, перегораживая дорогу или улицу. Ну и мосты, конечно, подрывались и сжигали. Если это им давали делать.
Как боролись мы с минами? Ну, пока готовится наступление, мы больше занимались разведкой минных полей. Высматривали днем, ночью ползали по нейтралке и изучали, что там с минами делается. Часть мин при этом снимали, образовывая проходы в своих и немецких полях. Увы, иногда минные поля наши и немецкие друг в друга переходили или наслаивались.
А потом начиналась артподготовка, когда немецкие мины взлетали на воздух от нашего огня. Особенно хорошо портил эти поля огонь групп 120-миллиметровых минометов, прямо как плугом их перепахивало. А с 44-го года пришлось увидеть танки-тральщики. Были ли они до этого? Если и были, то не видел. Может, и были. А в том году в состав нашей бригады включили два танковых полка, один из которых был инженерно-танковый. Два десятка тридцатьчетверок и почти столько же – минных тралов. Трал выдерживал до 6 подрывов противотанковых мин. А мы шли за этим танком-тральщиком и обозначали флажками границы пробитого прохода. Вот глубже приходилось и вручную проходы делать. Еще танки-тральщики хорошо работали, проверяя дороги на наличиие мин. Очень быстро и очень качественно. А мы дочищали. Обычно каждому танку придавали нас двоих, у каждого – флажки, укороченный щуп, ну и прочее, вроде ножниц для проволоки, сумки подрывника и так далее. Р-раз – пошел первый взвод, танки натужно ревут и пробивают шестиметровую полосу, свободную от мин. За ними второй взвод танков – дочищает ее. Ну а мы обозначаем полосу флажками.
Веселое дело – рассвет, над головой ревут десятки снарядов, летящих вперед, к немецким позициям, впереди – корма танка, в ноздри бьют выхлопные газы, а сзади ревет другой, и все время опасаешься, что он тебя задавит…
Стреляли ли тогда немцы? Иногда случалось. Ведь часть точек остается замаскированной и молчит, ожидая крайней нужды в использовании. Вот она и пришла, однозначно самая крайняя – идет артподготовка, минные поля ликвидируют, значит, наступление уже…
Танкисты их давили огнем, работали еще и пушки с прямой наводки. Ведь артподготовку проводят не только орудия из глубины сотнями стволов. Одновременно на прямую наводку выдвигаются полковые и противотанковые пушки. Вот они и разбивают часть дотов, дзотов и прочих целей. А когда после залпа «катюш» загремит «ура» атаки, их дело – быстро заткнуть ожившие пулеметы, буде в перепаханных траншеях они останутся. Вот они нам и помогали, давя прямой наводкой тех, кто мешал разминированию.
А в январском наступлении участвовали в артподготовке и тяжелые самоходки. Я их потом видел в Познани. Выехали на прямую наводку и расстреляли какие-то цели. Какие именно – посмотреть не мог, я ведь не начальник, чтобы в стереотрубу разглядывать, что там делается и не добавить ли еще. Скомандовали – и побежал. «Навстречу утренней заре», к закрепленному танку.
Случалось часто обследовать занятые деревни и городки для поиска немецких сюрпризов. Ну, стояшие вокруг минные поля на оставленной ими же обороне – это одно, а надо было осмотреть, нет ли там сюрпризов для населения или наших войск, чтобы не было такого, что тронул что-то и подорвался на нем. Работы такой было много, но сюрпризы находили далеко не везде, а там, где встречались, самая малость. Чисто по техническим причинам. Если немцы уходят из деревни, то им, чтобы поставить эти сюрпризы, нужны время и усилия, дабы свои же солдатики не нарвались, особенно если сюрприз установлен на входную дверь. А если сюрприз должен сработать оттого, что кто-то сдвинул «забытый» ящик с боеприпасами, то этот ящик тоже нужно списать. Поэтому немцы такое делали только иногда. Но проверять взятые деревни и города приходилось много и тщательно.
Население, конечно, помогало и указывало, что в доме Франца Кеневича «германы» что-то долго ковырялись возле двери. И правда, есть сюрприз для того, кто дверь на себя потянет. Килограмма на три тротила. Кстати, старые люди достаточно хорошо русский язык понимали и говорили на нем. Польский же мною на слух плохо воспринимался, особенно если местные быстро говорили. Вот если медленно и с чувством, то кое-как разбирал, хотя бы про что разговор идет. Какие были сюрпризы? Чаще натяжные. Взрыватель типа нашего МУВ, за чеку которого зацеплена проволока или веревка и какой-то там боеприпас. Несколько гранат, мина или две.
Были и разгрузочные сюрпризы. Под трофей укладывается стандартная деревянная коробка. В ней – двухсотграммовая шашка взрывчатки, натяжной взрыватель и полметра шпагата. Сапер вкапывает эту ловушку и зацепляет шпагат так, чтобы при подъеме трофея натянувшийся шпагат сдернул чеку с взрывателя. Особенно сильно бумкнет, если в качестве трофея «брошен» ящик гранат. Четырнадцать «колотушек» и эта шашка. Впрочем, хватит и одной шашки. Большие заряды и всякие взрыватели замедленного действия – нам такие не попадались. Это для больших городов и надо готовить заранее, чтобы особняк, на который положит глаза наш штаб, заминировать и ждать подрыва. Нам рассказывали, что, например, в Новороссийске немцы специально не трогали памятник Ленину и большой дом рядом с ним. Мина же таилась в подвале дома и должна была рвануть позже, когда в городе восстановят электроснабжение и свет придет в этот дом. Тогда и он рухнет, и памятнику тоже хана. Не срослось. Но повторю, что мне с таким работать не приходилось. Подобными минами занимались явно специальные части. А мы – так, кошками сдернули брошенные ящики, двери проверили, немецкую импровизацию, если она была, сняли или подорвали. Деревней пользоваться можно.
