Приходилось и другими взрывными работами заниматься. До Познани – больше подрывами тех мин, что обезвреживанию не подлежали, а вот там чего только не рвали. И капониры обороны рва глушили, и в казематах пробивали стенки зарядами. Потом начались бои в зданиях, и тоже такой работы хватало. Подтащили заряды к стене дома, пробили в ней пролом, ворвались и затем малыми зарядами килограмма в три пробивали стены, чтобы дальше прорваться, а если немцы сидят прочно и готовы умереть, но не уйти, то это желание, как последнее в их жизни, приходилось выполнять. Подтаскивали заряды помощнее, до 75 килограммов или даже больше, и подрывали. Дом частично обрушивался. До кого дошло – сдавался, до кого нет – дом с ними когда рвали, когда поджигали дальше.
Когда прорывались в цитадель, вот там уж рвать пришлось на славу. Чтобы обрушить стенку рва, заряд вышел больше тонны. Но это потом, там есть про что рассказать. И про чертовы стенки Карно, и про преодоления рвов, и про лазания на вал, и про мосты для пушек и танков через ров же. И про бетон, и про кирпич в ассортименте.
И другим инженерным работам обучали. В состав бригады входил легкий переправочный парк из фанерных лодок. Назывался он НЛП, почти как современная фишка по охмурению народа. Это были складные фанерные лодки на 25 человек каждая. Вот нас всех и обучали работать гребцами на них. Ну и разворачивать-сворачивать лодки тоже. Если нужно переправлять пехоту, то стрелки набивались в лодки, и мы их переправляли. Если требовалось перевозить что-то вроде пушек, то из лодок делались паромы, лодки состыковывались попарно или по три. Можно было сделать понтонный мост, соединив лодками и поставив настил поверх них, от берега до берега. Самый длинный его вариант растягивался на 135 метров, как мне помнится. Так что если река или ее рукав у́же, то строился мост. Нет – грузы и людей паромами возили.
Но мне как-то так везло, что задачи на разминирование-минирование наш взвод получал регулярно, а вот на переправы – почти нет. Хорошо ли это было, не знаю. Кому как нравится: регулярный риск, но относительно понемногу каждый раз, или огромный риск, но раз за операцию. Как нравится мне? Да ни так и ни эдак, поэтому – как прикажет начальство. А что бывает при минировании и разминировании – этого вволю нагляделся. Переправы и сам немножко испытал, да наслушался в госпитале про переправы на днепровские плацдармы. Раненые иногда говорили, что Днепр от крови краснел. Это явно поэтическое преувеличение, но смысл его понятен.
Ну и наше основное занятие – штурмовые действия. Тоже треть времени обучения и работа до поту. Обычную пехоту для использования в штурмовых группах минимум два раза прогоняли через учебные городки на похожей местности. Для нас такого было маловато. По рассказам ветеранов-первопроходцев, сначала их учили, как совершать первый бросок при штурме. То есть находилась какая-то важная позиция немцев, вроде Гнездиловской высоты (если не путаю название) под Смоленском, и штурмовики в кирасах дружно рвались вперед. Цепь в атаке проскакивала довольно далеко одним броском, что говорит о том, что немцы бывали в апофигее от такой атаки, а из-за кирас они падали не так часто, что добавляло апофигея стрелкам. Ту самую высоту они взяли за неполный час с минимальными потерями. И тактика работала, но только с самого начала.
Дальше начиналось вот что: пехота, которая должна была подпереть штурмовиков, а потом сама обогнать их и продвигаться дальше, застревала. И тогда опомнившиеся немцы начинали контратаки. А порыв наших ребят уже израсходован – ну нет у человека сил, чтобы рвать и рвать далее до Берлина без остановки. И боекомплект уже не полон, а пехота все чешется и чешется. И контратаки отбиваются автоматным огнем, хотя уже кончаются патроны, и осталась пара ручных пулеметов на взвод. Винтовок и «максимов» с минометами штурмовики не имели, отсюда тяжелые потери, причем не в атаке.
Почему это происходило? Разговоры ходили разные, иногда и прямо для СМЕРШа. Я лично думаю, что хватало всего, но большая часть – от недостаточного умения и понимания. Для примера, как потом готовились штурмовые батальоны в пехоте? Пехота сдавала трехлинейки, а получала автоматы на всех. Старые и с плохим здоровьем переводились, батальон пополнялся молодежью.
И, что самое главное, дополнительная учеба. Наверное, не шибко активных и понимающих офицеров тоже убирали, поскольку такой батальон был только один в полку, а на дивизию их было два-три. Тогда можно было надеяться, что все понимают, что им надо делать. А для того, чтобы они еще и смогли это делать, нужен был боевой опыт именно в штурмовых атаках. А раз этого не делалось тогда, то чего можно было ожидать?
Теперь же, весь сорок четвертый год, пошла другая форма использования. Старались, чтобы наши инженерно-штурмовые батальоны не работали по отдельности, а становились усилением стрелков. То есть бой организовывал пехотный комбат, у которого для штурмов были не только его пехотинцы, но и усиление за счет нас. И когда нужно, он подавлял огонь из здания своими пулеметами и приданными пушками, а мы уже под прикрытием их огня подтаскивали заряды под дом. Мы же и задымление создавали. Поскольку теперь в состав штурмовой группы входили не одни стрелки либо саперы, а все вместе, да еще и ПТР, пулеметы, огнеметчики, орудия, танки и самоходки, то так и организовывался концерт оркестра, в котором кто-то играет на гитаре, а кто-то – на барабане, но только когда надо, а не когда захотелось. Хороший дирижер – и музыка звучит. Плохой дирижер – не звучит. Бывало и как в прошлом году, когда в атаке на высоту терялся десяток человек из роты, а на удержании ее – две трети состава. А кто-то долго собирался и все не успевал.
Как мы вооружались для штурма? Автомат, запасной диск в подсумке. Гранат обычно три. Противотанковая и две «сталинградки». В городах набирали еще по бутылке с КС. Против танков они уже широко не использовались, а вот устроить пожар в доме с немцами – милое дело. Где мы вот так подпалим, где – огнеметчики. Финка нам полагалась по штату. И разный саперный инструмент, и имущество. Как на себе, так и в повозке, которая взвод сопровождала и в которой лежало все, что может понадобиться. Кошка с веревками – одна на три-четыре человека, щупы – приблизительно на столько же, земленосные мешки, заряды взрывчатки – у каждого плюс еще несколько на взвод помощнее, противотанковые мины, штурмовые лестницы (если нужно, то даже деревянные), ножницы для проволоки, большие лопаты и кирки с ломами, термитные шары… Всего и не упомнишь. И все нужно: ломом пробиваешь отверстие в стенках и перекрытиях под заряд, чтобы проломить их.
Для чего мешки? А для забивки. Есть такая тонкость в подрывном деле. Поясню: если положить кучу шашек под стенку и подорвать, то что произойдет? Взрыв пойдет куда угодно, и туда, куда надо, чтобы разрушить стенку, и для того, чтобы просто сотрясти атмосферу. А нам нужно, чтобы только на стенку. Вот заряд и помещается в ямку, приваливается мешками, чтобы взрыв пошел на стену, а не в противоположную сторону.
Например, дот, в котором я воевал под Кингисеппом. Если подрывать изнутри, то хватит 50 килограммов тола. Если подрывать снаружи, нужно несколько сотен. Вся разница из-за того, что взрыв снаружи работает и на содрогание атмосферы, а не только на разрушение. А внутренний взрыв – только на дело. Вот потому нам и привезли в дот два ящика тола, чтобы при отходе подорвать его, если будет такая нужда.
