Вот такой курс подготовки проходить приходилось. Пока про него расскажешь, аж язык устает. А это все делать – мама родная! Пока научишься, пока понимать начнешь, пока руки сами все будут делать… Но на дворе не сорок первый год, поэтому учили долго и тщательно. И в летнее наступление пошли не неучами. И не зря учились: рухнули немецкие укрепления, а за ними и вся группа армий ухнула в несколько котлов. К тем, что близ Бобруйска, пришлось приложить руку. Вообще какой-то удивительный пируэт судьбы: из защитника укреплений стал их уничтожителем. И, что еще интереснее, уничтожитель из меня получился лучше, чем защитник. Правда, этому меня дольше и лучше учили, но факт налицо. И служба в штурмовой Рогачевской бригаде мне понравилась, хотя, на мой взгляд, многовато было нештурмовой работы – мостов, уничтожения минных полей в тылу, дорожной службы, постройки бань. Но тут, скорее всего, выходило так, что все это мешает, и делать эти работы надо, а остальные саперные части в разгоне, ибо работы им было выше крыши. Ну, начальство глянет: а рядом наш штурмовой инженерно-саперный батальон обретается. Ага! Саперы! Вот их и бросают на неотложное дело. Штурмовать нечего? Тогда чистим станцию от следов боев и минирования.
С осени, когда бои на фронте затихли, нам еще долго не было покоя. Совершенствование обороны, работа на дорогах и прочее. Я раньше говорил, что пехотинцу работы всегда хватает. Саперу вообще покой только снится как нечто недостижимое и нереальное. А когда война кончится, он вернется в разрушенный свой город, поселок, село и будет отстраивать, что требуется. «И вечный бой!» (и далее по тексту). А мне гигантские объемы работы помогали меньше думать о Наташе.
Идя к камню, я не рассчитывал, что так все будет долго. Но текли месяцы и уже даже годы, а жена виделась только во снах, да и то как редкий подарок. Конечно, мои товарищи, как и я, тоже своих родных не видели годами и месяцами, но все же, все же…
А у меня еще бывала такая мысль: что будет с Наташей, если какой-то немец не промахнется или я его сюрприз не замечу? Вот-вот. От таких вопросов впору на стенку полезть. Если же начнешь думать про то, что есть какой-то мой двойник, что воевал где-то под Питером и погиб в Риге, хотя я тогда вернулся к себе, а сейчас снова пришел в это время, то голова вообще кругом идет. Так что саперная лопата или щуп выручают от разрыва души. Лучше ковыряться в земле, отыскивая мину, чем в этой метафизике.
Но есть еще один метафизический момент, от которого вообще оторопь берет. Я вслух про него и говорить не хочу. В романах такое бывает, но лучше этого в жизни не знать.
…Сорок пятый год начался наступлением на Висле. Первый Белорусский фронт ударил на запад с Магнушевского и Пулавского плацдармов. Наш сосед, Второй Белорусский, начал наступать на север с плацдармов на Нареве, отрезая Восточную Пруссию от рейха. Явно не стояли на месте и соседние фронты, но их места прорывов были далеко от нас.
14 января ударила артиллерия. Но это была маленькая тактическая уловка, а не основное наступление. Немцы ведь стремились дезорганизовать наше наступление, заставив артиллерию перепахивать то место, где нет основных сил. Для этого они старались удерживать передовые позиции минимальным количеством солдат и огневых средств, а основные – держать на второй линии. По их расчетам, наши снаряды ударят по первой линии, нанеся некоторые потери, но заставив израсходовать боеприпасы на эту полупустую позицию. А дальше наши наступающие войска с разгону наткнутся на мало пострадавшую от огня вторую позицию с немецкими основными силами. И застрянут там. Но вот дальнейшее продвижение будет очень небольшим и медленным. Прибудут немецкие резрвы и не дадут расширять и углублять прорыв. Вот против этого и был следующий тактический прием – удар передовыми батальонами. Артподготовка перед ним производилась, но не в полную силу.
Если немцы, по обыкновению, сильно оголят передовую позицию, то наш удар углубится на несколько километров (два-три, иногда меньше). А дальше последует артподготовка полной силы по второй позиции и ее прорыв. Ну а если немцы всеми силами сидят в первой траншее, то это будет сразу видно по силе сопротивления. Вот тогда передовые батальоны приостановятся, и артиллерия пройдется смерчем по немецким передовым укреплениям, плотно занятым немцами. С соответствующими потерями.
Утром 14 января 8-я гвардейская армия перешла в наступление. Когда огневой вал, сопровождающий пехоту, покатился вперед, на нейтралку вышли танки-тральщики нашей бригады. И при них мы. Как и всегда. Танки тралили четырьмя парами, идя уступом друг за другом. Идут, проделывая проход метра на четыре.
Как только под тралами начали рваться мины, мы поднялись и побежали за танками, отставая от них метров на полсотни. Щупом-щупом – ага, вот она, теллермина, не попавшая под каток трала… Ловушек нет, нажимная крышка не установлена, удалил взрыватель и отбросил ее из прохода. Так, где там следующая… Так вот надо расширить проход до 10–15 метров. Мы потом будем нести комендантскую службу, установив флажки и направляя танкистов и пехоту в нужное место.
А над головой гремит канонада. И земля трясется под ногами от взрывов снарядов на позициях немцев. Вроде как я читал, что подтягивали по триста стволов на километр фронта и выпускали сейчас по полному боекомплекту. Даже когда эта масса снарядов летит над тобой, голова сама уходит в плечи, опасаясь, что какой-то из них чиркнет по каске. Вообще такое возможно, но лучше об этом не думать.
Еще одну стальную «тарелку»… Еще, еще… На проходе мы выбрали тридцать шесть мин «обоего пола», да еще сколько-то рванули под тралами. Может, больше, может, меньше, черт их знает – в таком грохоте разве различишь, что это рвануло: мина, прилетевший немецкий снаряд или наш недолетный… И под ИСом земля содрогается, когда эта масса брони прет в непосредственной близости от тебя, обдав напоследок волной выхлопных газов. Отчего-то впоминаются «Икарусы» – от них похожий дымный выхлоп был. Мехвода снаружи не видно, наверное, он люк закрыл, а вот командир наверху и глядит, куда несут его две широкие гусеницы, где стоят флажки и куда мы ему руками показываем. Ну, мы и голосом старались, только фиг там услышишь наши голоса. Тут нужна сирена вроде судовых.
Комендантской службой при проходах мы занимались довольно долго, ведь прорыв шел успешно, а значит, надо было выбрасывать вперед артиллерию на новые позиции, уже в глубине бывшей обороны немцев. Но, правда, нас усилили ребятами из второй роты, ибо их проход был не очень перспективным, а по нашему уже шла артиллерия на «студебеккерах».
Потом и нам пришел час идти вперед, ведь там много работы, уже не столько для штурмовика, сколько для сапера. А раз уж мы есть под рукой, то мы и сделаем это. Уже проходил через хорошо перепаханную артилерией оборону немцев. Было это летом, в Белоруссии. Так что и сейчас поглядел на полузарытые траншеи и ходы сообщения. Теперь они выглядели как недорытые, потому что густые попадания обваливали стенки и сметали брустверы. После такого удара видимые участки засыпаны наполовину. И в них убитые в фельдграу. Часть завалена землей, это те, кто во время ложного переноса огня, приняв его за конец артподготовки, выскочил в траншею. Но в плане артподготовки было написано, что это еще не финиш и сейчас огонь вернется. Таких переносов делалось два-три, чтобы отбить охоту выскакивать из убежищ на позицию и чтобы их при штурме тепленькими взяли в убежищах. Дзоты и блиндажи тоже побиты – те, какие видно. Проволочные заграждения изуродованы – где огнем, где их смели танки.
