Познанские бои в моем сознании слились в сплошной поток «экшена», как сейчас выражаются. Разумеется, там были перерывы на часы и дни, когда мы ничего не рвали, не штурмовали, а готовились к чему-то подобному завтра или к вечеру. Но подготовка – это тоже тяжелый труд, когда физический (установка бортиков на защитных тележках), когда больше умственный (работа со взрывчаткой и средствами взрывания). Отдых только снится, если дают поспать. Только прикорнул в уголочке – трах-бабах, немецкая контратака! Или какому-то недобитому фрицу внезапно приспичило пострелять, вот он и лупит из МГ, не жалея патронов. Куда и в кого – бог весть, но разбудил. Только осознал ситуацию и снова спать приладился, как уже пора на пост или подъем перед ратным трудом.
Ели тоже не всегда вовремя и не всегда в обычном порядке. У кухни есть привычка регулярно опаздывать, особенно если не в жесткой обороне. Да, повару и старшине есть чем оправдаться про сложность поиска нас в городских джунглях, но пусть он сам и оправдывается, без моих подсказок.
Но, как бы я ни прибеднялся и ни жаловался на перегрузку (а она реально зашкаливала сверх меры), однако не утратил способности и желания к анализу того, что вокруг происходит и что от меня требуется. Как-то появилось такое желание в прошлых событиях под Кингисеппом, да так и сохранилось. И к лучшему, что осталось. Так что, если суммировать мои прежние рассуждения о происходящем, то ощущал я себя прямо как в некой компьютерной игре, только ставшей реальностью по чьей-то жестокой прихоти. «Пройди квест и разорви всяких чудовищ собственноручно! При этом ощущая не только колесико мышки и клавиши!»
Но это так, только затравка, а следующим этапом стало сравнение своей работы при взятии того хутора Черникова или Воронежа и теперешней. Рост несомненный, можно даже подумать, что пусти наш сегодняшний батальон на Чижовку, стал бы Воронеж наш еще до сорок третьего. Научились. А вот теперь, господа немцы, попробуйте результат. Воистину: «Погиб, кто россов раздражает!» Так что пора немцам забыть, что они воевать умеют, и сосредоточиться на производстве «мерседесов», пива и всего прочего, что они хорошо делали и делают. Так сказать, «принуждение к миру», хе-хе.
Я даже задумывался о том, не созданы ли русские с той целью, чтобы регулярно умиротворять всяких там любителей повоевать, захватить земли мирных соседей, а в промежутках между умиротворениями они так, расслабляются, сильно не заморачиваясь красотой и ухоженностью окружающего интерьера. Кое-что за это говорило, но надо было эту мысль еще обдумать пообстоятельнее…
Мысли о Наташе тоже были, и душа рвалась от разлуки и неопределенности. Успокаивал я себя тем, что, наверное, мой путь должен уже подойти к концу вместе с войной, а после где-то ее встречу. Как вместе с победой освободились тысячи узников со всей Европы, и 32 пленных бельгийских генерала, и тысячи остарбайтеров. Может, и с нею так будет. Выйдем мы к какому-то Драйбрюккену и освободим ее вкупе с иными. Что еще делать, кроме как надеяться на это?
Глава восьмая
Нас загрузили другими делами, что было не в первый раз. Дороги, мины и прочее, что составляет инженерное обеспечение операции. Вот и для меня нашлась работенка – деревня с труднопроизносимым названием (одни буквы «ч» и «щ») и минное поле вдоль ее восточной окраины, доходящее до асфальтированной дороги. Немцы, видно, наскоро создали здесь оборону, чему свидетельством является прерывистая траншея вокруг деревни и жиденькое проволочное заграждение. Ну и, естественно, мины. Но здесь обороняющиеся убрались явно без боя, потому как нет следов сражения ни на домах, ни на самой траншее.
Февральское утро было пасмурным, но относительно теплым. Земля почти не промерзла, да и снег был только для блезиру, напоминал людям, дескать, зима еще.
Обнаружил мину, разгреб сверху не слишком мерзлую землю, определил, что мина противотанковая, со стальным корпусом и с нажимным взрывателем, мне уже не раз попадавшаяся. На крышке отчего-то лежит монетка в один пфенниг. Трофей невеликий, но может пригодиться – не для покупки, а для того, чтобы что-то сделать из него позже. Затем подцепил мину кошкой на длинном шнуре и сдернул с места. Взрыва не произошло, значит, нет под ней и сбоку взрывателей для неизвлекаемости. Все, можно снимать взрыватель, превратив мину из опасного явления сначала в безопасное, а потом – в трофей. Только вот тут и настала та вещь, которая с сапером должна произойти лишь один раз. Под заглушкой взрыватель оказался с ловушкой, подрывающей мину при попытке ее разоружить. Только времени подумать об этом уже не было. Мир исчез в яркой вспышке.
* * *
…Вокруг меня была темнота. Собственно, удивляться было нечему, после того как я вспомнил вспышку взрыва мины, затопившую весь мир вокруг меня. После подрыва на зрение рассчитывать нечего. Так я сказал себе на автомате и тут же похолодел, оценив смысл высказанного. Неужели? Да и вообще, жив ли я, или это все маета души по дороге к апостолу Петру, мытарства, через которые проходит душа после смерти, как верила моя бабушка? Мог ли я выжить, если в полуметре от меня рванули пять с половиной килограммов тротила или пусть даже аммонала? Не должен. Видел я, что от таких подрывов бывает: полное основание считать, что сапер пропал без вести. Был и нет его. Опознать? Ну разве что по ДНК, если получится сохранить материал. В Белоруссии минувшим летом Матвей Зимянин подорвался на прошлогодней мине. За зиму от воды деревянный корпус повело, и боевая чека взрывателя выдернулась от толчка щупом в мину. Взрыв, черный дым – и все то, что осталось, завернули в плащпалатку и так похоронили. А теперь пришел мой черед. Или это мне показалось? Пришел такой черный сон сапера, который не отличишь от яви?
Руки свои чувствую. Поднял, ощупал лицо: вроде все на месте и также ощущается. Большой палец правой руки все так же неприятно реагирует на касание. Не прошел еще мелинитовый дерматит от трофейной взрывчатки в Познани. Глаза вроде как на месте, если на ощупь, но видеть ничего не удается, ибо перед глазами непроглядная тьма. А что у меня эту тьму видит – непонятно. Звуков никаких нет. Осязание работает, ну и ощущаю, где у меня руки-ноги и что лежу я на чем-то жестком.
Я продолжил самопознание и убедился, что руки и ноги работают, смог сесть, хотя при этом немного закружилась голова и в висках застучало. Но посидел и прошло. В сидячем положении лучше видеть или слышать не стал. Подо мной явно камень, но не холодно. Еще можно сказать, что голова как-то медленнее работает. В общем, все здорово похоже на контузию, к чему уже можно было привыкнуть. Только полностью уверенности нет, что я так дешево отделался, если действительно подорвался на мине, да еще и при этих условиях. А может такое случиться, чтобы вот так – мина взорвалась, а я только слегка оглушен? Сомнительно как-то. «Колотушка» когда-то возле меня сработала, но там взрывчатки многократно меньше. С небольшим скрипом мозгов я подсчитал, и у меня вышло – меньше аж в тридцать раз. Стало еще более сомнительно, да так, что я пересчитал еще раз, и вышло в тридцать восемь раз, но от чрезвычайных умственных усилий закружилась голова.
Таки точно контужен, но как это могло случиться? В общем, или это было не со мной, или все было не так, или там был неполный взрыв. Из всей массы взрывчатки взорвалось, например, полкило или четверть, отчего я выпал из меридиана, но в основном уцелел.
