— Понятно, господин легат, — говорит Квинтилион. — Уже бегу.
Но с места не двигается. Ждет.
— Хорошо, хорошо, — говорю я. — Возьмешь деньгами или сведениями?
— Лучше информацией.
— Вот ты хитрец. Почему информацией? Откуда ты знаешь, что она того стоит?
Улыбка Квинтилиона приторна, как груша в меду.
— Иначе вы бы не предложили мне денег.
* * *
Сегодня вечером я напьюсь, думает он. Опять. Или снова. Но напьюсь.
Легионер Секст по прозвищу Победитель расправляет широкие плечи. Виктор. Какая насмешка…
— Сколько женских сердец ты покорил сегодня? — кричат из толпы.
— Только не ошибись палаткой! — хохочут. — А то знаем мы тебя…
— Нет, нет. В этот раз он не промахнется. Он зайдет сразу в палатку нового легата и…
Секст усмехается. Вытягивает перед собой волосатые руки, растопыривает пальцы.
— А если поймаю? — спрашивает он. — Я могу.
Аккуратно сжимает кулаки. Огромные. Такими можно пробить кирпичную стену.
— Ой, только не это, доблестный Виктор! — дерзкий голос. Толпа «мулов» стонет от смеха. — Только не это… Мне не вынести столько любви. Ты такой си-и-ильный.
Сволочи, думает Секст. Стоило один раз по пьяни совершить глупость, и уже не отмоешься. Виктор! Победитель! Ради всех богов, чрево Юноны, задница Юпитера! Секст Победитель — вот издевка, так издевка…
Он делает рывок, несколько легионеров падают, отшатнувшись. Строй прогибается. «Мулы» ревут от смеха, особенно те, что упали. От чудовищного грохота половина Ализона должна проснуться.
— Ты такой стра-а-астный сегодня, — снова голос из толпы. — Мне не вынести столько страсти, доблестный воитель. Недаром тебя зовут…
— Виктор! — хором кричат легионеры. Сволочи. Секст отталкивает ближайшего «мула», замахивается… Легионер приседает в испуге, вокруг хохочут еще громче.
— Да, я сегодня в ударе, — говорит Виктор и опускает кулак. Если не можешь посмеяться над собой, тебя в легионе заклюют. — Зовите меня Юпитер Громовержец. Я крут.
— Он сегодня покроет и корову! — опять тот же голос. — Да что корову… Носорога! Слона! Жирафа!
«Ну, я тебя найду», думает Секст. Обещаю. В легионе все тайное быстро становится явным. В том числе — имя шутника.
Самое обидное, я не помню, что тогда произошло, думает Секст. Вот если бы вспомнить… Тогда бы я знал, что ответить.
— Пока, зелень! — он машет рукой, поворачивается и идет.
— Останься с нами, доблестный Виктор! — кричат сзади. — Как же мы без тебя?
Он шагает, не оглядываясь. В темноту.
На Ализон опускается ночь.
Глава 3
ФИЛОСОФ И АТЛАНТИДА
Военный плащ легионера называется сагум.
Он колючий и грубый, у него мягкий кисловатый запах старой вещи.
Этот запах кажется мне родом из детства — очень деревенский. Мы тогда жили на вилле у бабушки, где-то возле Капуи.
Я выходил во двор и видел горы. Я возвращался в дом и видел горы через окно. Я закрывал глаза, и там снова оказывались горы. В общем, горы там были везде.
Снежные вершины в голубой дымке.
Детство. Тогда было очень много света.
Словно с годами свет из твоей жизни уходит. Сейчас даже в самый ясный день того ощущения наполненности не бывает. На нашем солнце — пятна.
Они появляются в тот момент, когда мы в первый раз надеваем взрослую одежду, и растут с годами. Чтобы заполнить весь солнечный диск. Когда-то солнце было чистым и ясным, но с годами обветшало, обросло слоем пыли и натянуло ветхую дырявую хламиду.
К чему клоню?
Правда всегда одна…
Все проходит.
* * *
Ализон, римская столица варварской Германии. В квартале у Водяных ворот — ветер. Стиснутый с двух сторон домами, по узкому руслу улицы, он мчится все быстрее и быстрее, чтобы, наконец, влететь мне в лицо. Вместе с пылью и мусором. Я моргаю. Сплевываю. Глаза слезятся. Проклятье!
Вонь страшная, хотя, казалось бы, канализация и водопровод в Ализоне — сделаны по римским стандартам.
Странно. Мы пришли сюда надолго…
А воняет по-прежнему.
— Господин, достойный господин, купите! — торговка тянет грязные пальцы. Край моего плаща точно случайно попадает к ней в руки. — Господин!
Я выдергиваю сагум и иду дальше.
— Будь ты проклят, сын шлюхи! — кричит торговка вслед. — Собачье отродье! Тебя зачали всем легионом!
Как быстро меняется мой статус, однако.
Я плотнее заворачиваюсь в плащ. В проклятой богами Германии холодно по утрам, душно ночью и дождливо днем. Собачья погода.
И собачий квартал.
Женщины смотрят враждебно. Взгляды мужчин не предвещают ничего хорошего. Вообще, мрачнее местных жителей только тени Преисподней. А я — словно Орфей, спустившийся в ад.
Так. Главное, не останавливаться и не оглядываться. Спасибо, Орфей уже как-то оглянулся. Перекресток. Слева — таверна «СЧАСТЛИВАЯ РЫБА» (очаровательное название), направо — улица, она тянется до центральной площади.
Иду.
Скрип, скри-ип. Я поднимаю глаза: над входом в таверну раскачивается вывеска. Скри-ип. Синяя рыбина держит в плавнике вилку, на которую наколота бледно-розовая свинья. Вывеска потемнела от копоти.
Рыба мрачная, свинья улыбается. Может, стоило назвать таверну «СЧАСТЛИВАЯ СВИНЬЯ»?
Надеюсь, здесь хорошо кормят.
Ну, или хотя бы остается в живых каждый третий посетитель.
Словно в ответ, дверь таверны распахивается. Через мгновение оттуда вылетает человек. Бум! Пьяница падает на мостовую, словно мешок с тряпьем, и лежит без движения. Обычное дело. Следом из таверны выходит молодая рабыня. Тоненькая, в короткой тунике. В руке — деревянное ведро. Рабыня аккуратно обходит пьяницу и выливает ведро в канаву. Затем некоторое время девушка стоит, словно не чувствуя вони. Лицо измученное…
И почти счастливое.
В каком аду нужно находиться целый день, чтобы вонь сточной канавы показалась свежим воздухом?
Гниющие рыбные головы.
Я иду. Девушка вытирает лоб тыльной стороной ладони, провожает меня взглядом. Что она увидела? Предполагается, что я выгляжу как легионер-дезертир. Таких здесь должно быть полно…
Останавливаюсь. А это мысль, пожалуй.
Возвращаюсь.
Рабыня поднимает брови. Красивая. Хотя под глазами темные круги, а руки и бедра — в синяках от щипков посетителей. Есть такой тип красоты, что сияет только ярче — вопреки всему. Интересно, кто она по происхождению? Гречанка? Италийка? Кожа смуглая. Длинные ноги, гордая осанка, изящный изгиб шеи. Ее отмыть, приодеть, накрасить, надушить, сделать прическу — и готова первая красавица Рима. Жаль, что у меня нет времени заниматься ее судьбой…
