Глупо.
Словно видишь кошмарный сон и никак не можешь проснуться. Черт, подумал он.
Черт, черт, черт.
— Что вы от меня хотите? — спросил Алексей глухо.
Капитан улыбнулся. У-урод. В голове щелкнуло, Алексей расправил плечи.
— Смешно тебе? — спросил равнодушно. Глаза стали мертвые. Алексей представил: серые и тусклые, они неподвижно лежат в глазницах, как в могилах. — А если я тебе шею сверну, будет смешно?
— А ты попробуй, — посоветовал Свиридов.
Этот спокойный тон окончательно вывел Алексея из равновесия. Щелк. В висках — нарастающий стук сердца. Оглушительный, как выстрелы танковых орудий. БУХ. БУХ.
БУХ.
Капитан ждал. Алексей пошел на него, отставив культю в сторону, чтобы ненароком не задеть повязку. Врезать левой в горло, затем подсечка и удар ногой, на добивание. «Посмотрим, какой дисбат мне влепят, с моей-то рукой».
— Стоять, сержант, — произнес Свиридов негромко.
Алексей вдруг против воли остановился. Словно у него все мышцы разом занемели.
У капитана были глаза разного цвета. Очень запоминающиеся глаза…
Один голубой, другой зеленый.
* * *
— Викулов? Старший сержант Алексей Викулов? — шагнул навстречу молодой лейтенант. Щеки у него были пухлые, погоны мотострелковые.
— Что? — Алексей не сразу сообразил, что обращаются к нему. Потом встряхнул головой. — А! Да. То есть, нет. Извини, братишка, обознался ты. Викулов дальше по коридору. В двенадцатой, где ожоговые больные.
Викулов был из «пожарников». Сгорел в бээмпэшке. Точно, я его сегодня видел, подумал Алексей. Везли на койке на процедуры. Леха Викулов из второй роты. Викул. Перед глазами возник серый ком белья, пропитанный желтой жирной мазью…
— Прости, братишка, — сказал Алексей «летёхе». — Нужда зовет.
Он отправился в уборную, насвистывая мотив из оперы «Кармен». На стене над унитазом была надпись «Тщательнее мой руки, воин». Алексей хмыкнул, левой рукой завязал тесемки больничных штанов — фокус удавался далеко не всякому. Сестрички говорили, что у него пальцы как у хирурга. Подошел к умывальнику, тщательно вымыл руку, но вытирать не стал. Полотенце оказалось серым и бугристым, словно размокшая вафля.
Не рискнул. Пошел, держа руку на весу, чтобы обсохла.
В коридоре, между плакатами «Товарищ военнослужащий, береги социалистическую законность!» и иллюстрированной цветной памяткой «Симптомы пищевого отравления», маялся прежний лейтенант.
— Нашел своего Викулова? — спросил Алексей. Лейтенант моргнул. Алексей проследил за взглядом «летёхи» и замолчал.
К ним шел врач.
Врач вытер руки полотенцем, хирургическая шапочка криво сидела на его большой голове.
— К Викулову? Кончился ваш Викулов, — сказал врач нехотя. — Ожог третьей степени, почти восемьдесят процентов тела. Две недели под капельницами и вот… Слышите?
— Как же… — лейтенант заморгал. — Как же так? Я ему гостинец вез… от тетки. Из Вологды.
— Гости-инец, — протянул врач. — Мы сделали все, что могли. Интоксикация, почки не выдержали. Понимаете?
Лейтенант растерянно кивнул.
— Идите, мужики, — сказал врач устало. — Накатите за упокой души раба божьего… Викулова… как его по отчеству?
— Алексей Иванович, механик-водитель, — голос лейтенанта дрогнул. — Призыв семьдесят девятого, весна.
* * *
Свиридов провел ладонью по лбу, стирая пот. Кожа белая, загара нет. Откуда капитан приехал? С Дальнего Востока? Или из какого-нибудь Лондона?
— Разрешите вопрос? Давно вы здесь, товарищ капитан?
Свиридов помедлил.
— Да вот, прилетел на днях из дружественной ГДР. Приказ, сам понимаешь. Подняли меня, значит, по тревоге… и погнали на аэродром.
— Совсем срочно? Это, значит, пинком под мягкое место? — съязвил Алексей.
Свиридов усмехнулся.
— Вроде того. Я даже зубную щетку с полотенцем из общаги не успел захватить.
«Комитетчик» в сущности, был свой мужик. Нормальный.
— А вы полотенце в гостинице замыльте, товарищ капитан, — посоветовал Алексей невозмутимо. — С вас-то кто спросит?
— Ты прямо кладезь ценных советов. — Свиридов снял фуражку, помахал на себя. — Уф, духота сегодня. Как в парилке. Присядем, что ли?
Город плыл за окнами — бело-розовый, весенне-майский.
— А ну-ка, — капитан потянулся к ручке, с треском повернул. Через распахнутое окно влился на лестничную площадку кусочек Ташкента. Запахло сухой пылью, нагретым солнцем деревом, цветущей землей. И еще почему-то — вареной бараниной и тушеной капустой. А! Это из столовой, понял Алексей.
— Вообще-то, сидеть на подоконниках запрещено, — заметил он.
Капитан усмехнулся. Достал из портфеля армейскую фляжку, металлические стаканчики и коробку конфет. Алексей невольно загляделся: там лежали аккуратные, завернутые каждая в прозрачный целлофан, желтые круглые конфеты. Яркие, как кусочки кураги особого, «медового» сорта. Только вот такой «кураги» в Ташкенте не купишь. Это заграница, сразу видно.
— Угощайся. Немецкие. Хорошо, сюда самолетом, а то не довез бы. Прозит! — капитан отсалютовал стаканчиком.
— Будем.
Алексей поднес стаканчик к губам, глотнул. Тягучая, пахнущая свежестью жидкость обволокла язык, мягко скатилась по пищеводу в желудок, всплыла к голове теплым шаром. Стало жарко… и хорошо.
За окном закричали: «Зинка! Зинка! Куда ты дела…». И потом по-узбекски.
Алексей не слушал.
— Немецкая мятная водка, — пояснил Свиридов. — Отличная штука. Так на чем я остановился?
Алексей помедлил.
— На задании. Или цели.
Свиридов кивнул, размял костяшки пальцев — с треском.
— Значит, так. Слушай, сержант, повторять не буду…
* * *
— Выходит, я остаюсь в армии?
Свиридов усмехнулся:
— Выходит. Дадим тебе прапорщика — сразу старшего, чтобы не мелочиться. Идешь на сверхсрочную.
— С этой рукой? — Алексей покачал культей в воздухе. — Ничего не забыли, товарищ капитан? А?
— Забудешь тут. Когда этой штукой у тебя перед самым носом размахивают…
— И что я должен сделать?
— Думать, — сказал Свиридов. — Тебе решать, сержант. Ты без пяти минут комиссованный, через пару дней тебя выпишут из госпиталя… Получишь документы и домой. Я тебя силком задерживать не стану… Тебе вообще есть, куда возвращаться?
«Дембель, скоро дембель». Мысль билась, словно залетевший в окно голубь. Металась по комнате, круша хрусталь и ломая крылья. Медленно пульсировала заживающая культя.
