Впервые вижу врача, который извиняется не за свое умение, а за попытку помочь.
«Смотри, Гай». У меня начинает кружиться голова. В горле першит, я с трудом сглатываю.
— Чем он был болен?
— Насколько я могу судить… — философ поднимает голову — белки глаз резко выделяются на фоне темной кожи, — это финикийская болезнь. Так называл ее великий Гиппократ.
Я молчу. Вот оно что. Это, чрево Юпитера, многое объясняет…
Колени на мгновение слабеют, усилием воли я заставляю себя выпрямиться.
У моего брата была проказа?!
Финикийская болезнь, от которой человек сгнивает заживо. Теряет пальцы, руки, уши. Безносые, безглазые — они бродят вереницами по Германии, Италии, Ливии. В Иудее, говорят, в горах есть целый город прокаженных.
Им приносят еду и одежду. Как мертвым.
— Язвы, — говорю я хрипло. Перед глазами: тело брата, обложенное кусками льда. Бледное, искаженное лицо. Таким Луция привезли из далекой Германии в солнечный и жаркий Рим. Я напрягаю память: — Подожди. У него же не было язв!
Философ качает головой. У него гладкое лицо без возраста, только между бровей залегли глубокие морщины. И над всем этим — шутовской колпак с блестками.
Он забавен. И страшен одновременно.
— Самое начало болезни. Только две небольшие язвочки — вот здесь и вот здесь, — фокусник показывает. Я не могу оторвать взгляда от его черных рук с розовыми ладонями. Проклятье! Все время жду, что он вынет из рукава яйцо или голубя. Или — я невольно усмехаюсь — воробья.
Это было бы жестоко, но очень смешно.
— И… что? Что дальше, вот что я хотел бы знать…
— Дальше? — философ спокойно поднимает взгляд. — Это вы мне скажите, легат.
— Мой брат был… очень настойчив?
— Очень? — философ усмехается. — Это мягко сказано. Ваш брат умел быть убедительным. И тогда появился амулет. Маленькая металлическая птичка.
Я запускаю руку в ворот туники и вытягиваю шнурок. Выкладываю ее на ладонь.
Птичка. Она странно холодная и тяжелая — для своего размера. Короткий клюв, пухлое тело.
— Такая?
Фокусник молчит. Впрочем, ответ мне и не требуется.
— Откуда это? — я смотрю на него в упор, не мигая. — Я хочу знать. И ты мне расскажешь.
Фокусник некоторое время смотрит на меня, затем улыбается. Это не очень веселая улыбка.
— Кажется, вы похожи на своего брата больше, чем думаете, — мягко замечает он.
— И все же?
— Хорошо. Я расскажу.
* * *
Он рассказывает о фигурках, о предметах, о правилах и запретах.
Большинство волшебных фигурок попало к людям после гибели Атлантиды. Орихалк. Вот какой небесный металл имел в виду Платон в своих диалогах! Металл, который практически невозможно разрушить.
— Так эти фигурки созданы в Атлантиде?
Фокусник качает головой.
— Не совсем, легат. Они были созданы намного раньше Атлантиды. Хотите персик?
Я качаю головой. В этот момент я замечаю у фокусника на груди странный амулет. Словно бы крест, распятие…
Нет, глупости. Кто по доброй воле будет носить на груди знак позора и смерти?
Не забивай себе голову, Гай. Разве в этом сейчас дело? Но все же мне интересен этот человек.
— Откуда ты?
Фокусник смотрит на меня, взгляд совершенно спокойный. Он знает, что я могу с ним сделать — и не боится. Совсем.
Это мне нравится.
— Я приехал издалека, легат. Настолько издалека, что даже сам не понимаю, как здесь оказался. В своей стране я был служителем бога…
Я наклоняю голову и разглядываю фокусника — с новым чувством. Действительно, некое достоинство в нем ощущается. Словно за спиной Острофаума стоит кто-то много больший, нежели человек.
— Ты — жрец? Тогда что случилось?
— В моей стране появился могущественный, но не очень умный правитель. Он заявил, что моя вера нарушает законы и что нужно вернуть старых богов. Он запретил давать детям имена согласно моей вере, а только старые, времен древних богов…
— И ты нарушил запрет?
— Совершенно верно.
— И что дальше?
Фокусник пожимает плечами. Теперь мне кажется, что ему больше лет, чем самому Августу.
— Об этом донесли правителю, и меня посадили в тюрьму. Это вполне милосердно, потому что с тем же успехом мне могли отрубить руки. Или повесить вниз головой на ближайшем дереве. У нас это обычное дело… Тюрьма. Не самое приятное место. Я провел там пять лет. Пять очень долгих лет. А когда меня почему-то выпустили, я пошел домой.
— И?
Философ улыбается. Загадочно и мудро. И даже почти весело.
— И не дошел.
— Жалеешь об этом?
— Иногда.
Молчание. Философ крутит тонкими черными пальцами, разминает суставы. Достает монету и начинает перекатывать по костяшкам. Вечная работа, иначе потеряешь навыки.
В комнате клубится сладковатый дым. Поднимается над жаровней.
— Но откуда у Луция фигурка из Атлантиды?
Это то, чего я пока не понимаю.
— Я дал ему, — говорит помощник философа. Он встает, делает шаг — ко мне. Словно огромная тень движется за ним — я моргаю. Нависает над целым миром, поглощая свет. Нет, показалось.
Я почти испугался. Надо же…
Всего лишь игра света.
Я вглядываюсь во тьму под капюшоном. Кладу руку на рукоять меча.
— Кто ты? — спрашиваю резко. — Отвечай!
Молчание. Вместо ответа помощник поднимает забинтованную ладонь к голове и откидывает капюшон. Я моргаю. В первый момент это кажется дурацкой шуткой…
Невольно отшатываюсь.
Чрево Юноны! Боги!
Под капюшоном — полупрозрачная голова с прожилками. Биение сердца отдается по всему телу.
Призрак, которого я видел однажды, во время схватки с германцами. И вот он здесь, передо мной.
Я вытягиваю гладий из ножен. Легкий скрежет. Тусклый блеск железного клинка.
«Это мой меч. Я буду убивать им своих врагов».
Даже если эти враги — не совсем люди.
— Приветствую тебя, Гай Деметрий Целест, — говорит призрак. — Ты спрашивал про Атлантиду? Я могу рассказать.
Я молчу. Возможно, стоило бы сначала ударить, затем рассуждать, но…
Почему-то мне кажется, что меч не причинит ему вреда.
— Откуда тебе знать? — спрашиваю я.
