— В следующий раз — оторву уши, — ласково говорит Виктор. — Смотри у меня… допросишься.
* * *
Завтра мы выступаем. Рано утром, после традиционных гаданий.
За стенами палатки лежит пустое пространство. Площадь, на которую пялятся, стараясь не уронить отяжелевшие веки, два легионера-охранника. За площадью серыми пятнами плывут в темноте ровные ряды палаток. Если подняться выше, как летящий комар, видно, как эти ряды складываются в геометрический узор, разлиновку лагеря, очерченную по периметру прямоугольником стен, затем контуром рва, а дальше… Дальше сонное поле, вытоптанное тысячами ног место для занятий, тускло блестящая гладь реки. В вязкой глубине германского леса, клубящегося ветвями и листьями, спят обитатели. Где-то гукает филин.
Светит луна.
Пиликают кузнечики.
Спит в своей палатке Гай Деметрий Целест, легат Семнадцатого легиона. Спит Арминий, царь херусков. Спит Сегест, царь хавков. Спит Туснельда, германская заложница, закинув руку за голову — на тонком запястье сонно блестит браслет. Спят лошади и ослы. Спят спокойным сном три германских легиона. Спит Виктор. Центурион Тит Волтумий.
Все еще живы.
Глава 9
СОЮЗНИКИ
Сегодня Квинтилий Вар, пропретор Великой Германии, чувствовал себя хуже обычного. Утром он не сразу смог прокашляться, горло ныло, словно там прошлись банным скребком, нос заполнен слизью. К тому же Вар подозревал, что из-за недосыпа опять начнет болеть желудок. Если бы не необходимость встать и руководить отправлением легионов, пропретор остался бы в постели. Точно бы остался.
Проклятый желудок.
Проклятый климат.
Проклятые люди.
Сейчас Вар глотал горькую слюну, стоя на помосте в центре палатки, пока рабы поправляли складки тоги. Голова кружилась. «Все бы отдал за то, чтобы оказаться сейчас в Риме, в своем доме!»
Проклятые варвары.
Проклятая провинция.
Проклятое тело.
Здоровье пошатнулось уже давно, но он убеждал себя, что хотя бы в этот раз врачи правы, и целебная вода с настоем шиповника поможет. И лечебные притирания — с приторным запахом камфары, который намертво сцеплен в его памяти с болью в суставах. И желудок. И — остальное. В прошлый раз, когда выходили камни из мочевого пузыря, он думал, что это худшее, что может быть в жизни.
Орал два дня как резаный.
Теперь же — война.
А только пришли хорошие новости из Паннонии…
В Иудее все было проще. Он тогда тоже мучился, не спал толком — закрывал глаза и проваливался в мутный горячечный кошмар.
Здесь наоборот. Кошмар был холодный. Словно он, Публий Квинтилий Вар, лежит в своей палатке — а вокруг пустота. И никого рядом, даже верного Солигора. Серое утро, до настоящего рассвета еще час. Орел легиона высится рядом с изображением Августа — золотая птица и бронзовый диск с лицом юного бога. Ветер свистит. Орел слегка покачивается от порывов. У юноши Августа на диске — саркастическая улыбка.
Вар прикрыл глаза, сглотнул. Горечь с привкусом желудочного сока. Раб поправляет складки тоги на плече… Это раздражает. Невыносимо, мучительно долго.
Ряды палаток. Серые. Ветер треплет грубое полотно. Палатка принципов пуста. Вар идет по центральной улице лагеря, оглядывается, снова идет. Ветер перекатывает перед ним пустую тубу для бумаг, холодит даже не тело, а саму душу. Вар ощущает на ее месте гладкий железный брусок.
Пропретор останавливается возле солдатской палатки. Рядом — погасшая жаровня, ветер сдувает пепел, ворошит остывшие, серые угли. Помятый медный котелок медленно раскачивается.
В нем — остывшая похлебка, разваренные листья капусты. Куски застывшего жира.
Вар вздрагивает и снова идет. Вой ветра равнодушен.
Между палатками мелькает тень. Кажется, это кошка, думает Вар. Некоторые легионеры, несмотря на запреты, возят с собой любимцев. Наверное, все же кошка. Собаки обычно крупней.
Вар идет. И чем дальше, тем острее понимает — здесь никого. Лагерь пуст. Все ушли, оставив его одного. Его, пропретора провинции Великая Германия! Не взяли с собой ни еды, ни вещей, ни оружия. Вар останавливается. На лбу выступает холодная испарина.
На земле — лорика и шлем легионера.
В блеске полированного железа мелькает тень. Вар резко оборачивается, сердце замирает. Стучит медленно-медленно. Провал в желудке.
Это кошка. Точно, кошка…
Вар усилием воли передвигает ноги. Сворачивает направо от главной улицы лагеря, шагает между палаток.
Везде остались вещи, словно легионеры только что были здесь, но куда-то ушли.
Я один, думает Вар. Меня все бросили.
Почему?! За что?
Внезапно, без всякого перехода, он снова оказывается на главной площади, рядом с легионным орлом.
То, что он принял за кошку, теперь перед ним.
Это серое существо, похожее на… Вар сглатывает. Сердце бешено колотится. Серый зверек со сморщенным лицом Божественного Августа сидит на четвереньках.
Существо смотрит на Вара мерцающими темными глазами. Оно похоже на кролика.
— Где они? — говорит оно вдруг скрипучим голосом.
По спине Вара бежит отвратительный холодок.
— Кто?
— Мои легионы. — Существо вдруг поднимается на задние лапы. — Где мои легионы?! Верни мои легионы!
Вар в ужасе отшатывается… и оказывается в своей палатке, перед зеркалом. Приторный запах камфары. Раб укладывает складки тоги.
— Господин? — спрашивает раб, в голосе — беспокойство. Он поддерживает Вара.
Всего лишь кошмар, думает пропретор. Слава богам, всего лишь сон.
Внезапно он чувствует слабость.
— Все в порядке, Солигор, — говорит Вар дрогнувшим голосом. — Спасибо.
Он проводит рукой по лбу — тот в холодной испарине.
— Вы побледнели, господин, — Солигор хмурится.
Вар вымученно улыбается.
— Все хорошо. Я всего лишь не выспался.
«Верни мои легионы», вспоминает он слова серого существа. «Верни мои…».
Не стоило на ночь пить то новое лекарство. Верно. Не стоило.
— Готово, господин, — говорит Солигор.
* * *
Рожок поет раз. Звук разносится над лагерем. Другой.
