— Был ли я за Рением? Хороший вопрос. Конечно. Вот правильный ответ на правильный вопрос. Я там был, римлянин. И я убивал других римлян.
Напряженное молчание.
Как будто мы раньше этого не знали? Правда, после этого Сегест храбро сражался за Рим в Паннонии и получил римское гражданство.
Отлично.
— Не испытывай мою верность, римлянин, — говорит он хрипло и устало. — Моя дочь сейчас в руках мятежников. Я должен ее вернуть.
Туснельда! Я сжимаю зубы.
…Это значит, что верность Сегеста под вопросом.
— Я отпущу тебя, царь, — говорю я.
— Что? — он тянется к мечу. — А кто сказал, что ты можешь меня задержать, легат?
Он выше меня на голову и намного крупней. Германцы, его телохранители, начинают смеяться…
Я молчу.
И перестают, когда острие меча упирается Сегесту под подбородок.
— Я сказал.
Германцы молчат. Замерев в странных позах, они переглядываются.
Сегест смотрит на меня. Лицо не дрогнуло ни единым мускулом. Затем царь хавков отводит пальцами клинок от своей шеи. Да, в храбрости Сегесту не откажешь.
— Чего ты хочешь, легат? — он совершенно спокоен.
— Дай слово, что не повернешь оружие против Рима.
Сегест молчит. Затем говорит: хорошо.
Когда приходит время уезжать, он оборачивается в седле:
— Легат!
— Да, царь?
— Не доверяй Арминию. Не верь ни единому его слову.
* * *
Арминий делает шаг вперед. Он высокий, мужественный и — в меру почтительный.
Варвар и римский всадник одновременно.
— Пропретор, — говорит Арминий, — позвольте взять вспомогательную когорту. Я знаю местность, я знаю местных. Мы накажем предателей и вернем заложниц. Я обещаю.
Вспомогательная когорта — это почти тысяча солдат. А если учесть, что германские когорты наполовину состоят из конницы, это очень серьезная сила. Впрочем, в племени марсов воинов все равно больше…
— Это возможно? Вернуть заложниц? — спрашивает Вар.
Арминий спокойно кивает.
— Да, пропретор.
— Пропретор, — вмешивается Нумоний Вала. — Совсем недавно этого человека обвиняли в измене. Разумно ли поручать такое дело… хмм, человеку, в чьей верности один раз уже усомнились?
— Префект? — Вар поворачивается к моему брату.
Арминий пожимает плечами.
— Это всего лишь слова, пропретор. Слов на свете много.
— То есть, ты не изменник, хочешь сказать? — Нумоний язвителен, как никогда. Я вижу его затылок, изуродованный толстым шрамом. Странно, он же всегда хорошо относился к Арминию, и вдруг… Неужели поверил Сегесту?
— Я — солдат. Я сражался за Рим в десятках сражений, проливал за него кровь. И слова одного старика ничего в этом не изменят…
Нумоний хочет что-то еще сказать, но Вар поднимает руку:
— Довольно, легат!
Пропретор смотрит на царя херусков.
— Вы сможете это сделать, префект?
Арминий склоняет голову.
— Я справлюсь, пропретор, — говорит он низким приятным голосом. — Я — всадник Рима и римский гражданин. Я исправлю все, что сделано не так. А все, что еще не сделано, сделаю, как следует. Верьте мне, пропретор.
Я смотрю на Квинтилия Вара. Он — верит.
Пропретор говорит:
— Прекрасно, царь. Возьмите свою когорту и найдите похитителей. Нет, лучше возьмите все три вспомогательных когорты! И сделайте, что обещали.
Я хочу возразить. Сказать, что без ауксилариев мы потеряем мобильность, что варвары не так надежны, лучше бы их держать поближе к себе, что…
Я молчу.
Луций.
Мой старший брат. Он знает лучше. Верно?
* * *
Старший центурион Тит Волтумий опустился на колено. В хлюпающей тишине — шагают тысячи людей, кожа скрипит, металл позвякивает, легионеры сопят, чешутся, портят воздух и сквернословят — он внимательно рассмотрел собственное отражение в грязной луже. Ужасающе суровое лицо, морщины — он помедлил, затем ребром ладони разогнал мусор с поверхности воды. Затем еще раз и еще. Вода на мгновение оголила дно — и Тит вздрогнул.
Показалось?
Он еще раз проделал фокус с расступившейся водой. «Интересно, будь у меня ладони величиной с гору, смог бы я проделать подобное с морским дном?»
Тит отряхнул руки, растер остатки грязной воды между ладонями. Поднялся.
Мимо шли легионы. «Мулы» топали, повесив шлемы на грудь. Тусклый блеск поцарапанного железа. Центурион проводил взглядом одного из «мулов» — голова замотана бинтом. На белой повязке расплылось темно-красное пятно.
Тит выпрямился.
Поправил меч и пошел к легиону.
Шаг его был быстрым и спокойным. Никто из «мулов» не заподозрил бы, что Тит спешит. Ноги бывалого пехотинца, исходившие сотни миль, больше, чем могут представить себе гражданские, уверенно несли центуриона. Сегодня даже бедро почти не беспокоит. Тит обогнал проходящую центурию — не ускоряя темпа, мельком оглядывая идущих и кивая знакомым.
Чтобы догнать центр Семнадцатого, где находилось командование — центуриону понадобилось чуть больше времени, чем требуется чайке, чтобы пролететь походную колонну легионов от начала до конца.
Привычно он оглядывал идущих «мулов» и кивал знакомым.
Пока никто ничего не заподозрил.
Они ехали верхом — трибуны, канцелярия и охрана из эквитов. В повозках везли бумаги, печати и казну легиона. Аквилифер в львиной шкуре неторопливо шагал, держа шест спокойно и уверенно. Орел летел над легионом, забранный в специально сшитый для него меховой плащ — для тепла. Рядом шагал имагифер, несущий изображение Августа. Грязь хлюпала под ногами.
Буцинатор, трубачи и рожкист. Военные музыканты.
Выгнутые в форме «G» огромные медные буцины.
Центурион догнал штабных, пошел рядом. Один из трибунов поднял брови — Тит выдержал пристальный взгляд и кивнул. Трибун нахмурился. «Где же легат?», подумал Тит. Префект лагеря Эггин одарил центуриона холодным взглядом. Лицо каменное. Тит помотал головой. Если легата здесь нет, придется доложить заместителю командира легиона — а это Эггин. Ни одному из них этот разговор удовольствия не доставит.
Но это придется сделать. Времени совсем нет, похоже.
Тит продолжал шагать. Как опытный пехотинец, он мог идти так весь день, держа ритм, который выматывал лошадей.
