Где же легат?
Один из трибунов, старый и опытный, обернулся. На белой тунике у него было две узких полоски. Ангустиклавий. Трибун по выслуге, а не из-за высокого происхождения.
— Что случилось, Тит? — спросил трибун.
— Где легат? — Тит продолжал шагать. Калиги проваливались в грязь. Спасибо инженерной команде, они проложили на топких местах навесы из веток, связанных между собой. Сейчас саперы идут впереди легионов и наводят переправы, вырубают просеки, прокладывают путь. Они — голова змеи. Ощетинившаяся топорами, мотыгами и лопатами. Огромная змея легионов ползет следом, растянувшись на несколько миль.
Трибун прищурился.
— Наш-то? Уехал к пропретору. Вар опять затеял совещание. Что случилось, Тит?
Понятно. Если хороший вариант не проходит, всегда есть плохой.
— Гемы рядом, Авл.
Трибун моргнул, но тут же взял себя в руки.
— Ты их видел?
Тит покачал головой:
— Нет. Это их лес. Они идут рядом, но мы их не видим.
Трибун помолчал.
— Что мне сказать Эггину? — спросил наконец.
Разногласия между префектом лагеря и старшим центурионом ни для кого в легионе не были секретом.
— Скажи, что я видел след.
— След?
Момент истины. Тит вздохнул.
— Гемы не оставляют следов, иначе бы мы их давно заметили. Но один из них наступил в лужу. Там глина, на дне отпечатался след его ноги. Они рядом, Авл. Можешь мне поверить.
По лицу трибуна пробежала гримаса.
— Я тебе верю, Тит. Хорошо. Возвращайся к своей когорте. Я передам Эггину.
— Легату.
— И легату… когда он вернется. Хорошая работа, центурион.
Тит кивнул и начал отставать. Остановился, оглядел строй — шла первая когорта. Центурион помедлил — если на него смотрят из леса, не должны ничего заподозрить. Тит повернулся и пошел к своим — привычным шагом пехотинца, который исходил столько дорог, что не всякий торговец проедет за всю жизнь. И далеко не всякий мул пройдет.
Тит моргнул. Мошки вились облаком, он помахал рукой, разгоняя их. Мелкий зуд на грани слышимости. С комарами легионеры уже привыкли обходиться, а с мошкой — пока нет. Здесь все сложнее. Мошку можно только отгонять — «мулы» идут, обмахиваясь ветками — а убивать нельзя. Мошка прилетит на запах крови облаком. И все будет намного хуже.
Тит шагал. Скоро будет колонна второй когорты.
Моя когорта.
Вспомнил след от человеческой ноги на дне лужи. Разведчик-гем был очень осторожен, но тут допустил промах.
Гемы. Леса вокруг молчали, глядя на центуриона.
«Отмахнемся ли мы от этой мошки? А?»
* * *
Когда начался бой, девушки переглянулись. Все они — дочери и сестры царей. И они должны быть достойны своих отцов и братьев.
В темноте закричали люди. Звон оружия, вопли ярости. Туснельда придвинулась к выходу из повозки. Что происходит? Может, пора брать оружие и драться — как положено настоящим германским женщинам?
Когда воинам приходилось плохо, женщины брали в руки оружие. Ни один мужчина не может отступить, если женщина сражается рядом с ним, плечом к плечу.
Ни один настоящий, поправила себя Туснельда.
Крики раненых и стоны умирающих. Грохот и лязг железа. Глухие удары.
Заложницы ждали.
Из мутной, предрассветной темноты вышел танцующим шагом высокий германец. В левой руке он держал факел. Пламя потрескивало, отсветы плясали на лице. Если бы не шрамы, воин был бы красивым… пожалуй, даже очень.
Где-то она его видела. Туснельда помотала головой.
Германец оглядел заложниц. Светлые равнодушные глаза. Девушки притихли.
Губы германца искривились. То ли улыбка, то ли гримаса — не поймешь.
— Ну и цветник, — сказал он насмешливо. — Прямо хоть букет делай. Привет, девушки!
Несмотря на странности, он обаятелен. Заложницы невольно прыскают.
— Командир! Надо уходить! — воительница появилась из темноты, с другой стороны от повозок. — Они сейчас будут здесь. Быстрее!
Германец кивнул.
Когда он повернулся, Туснельда увидела, что у их спасителя (или похитителя?) нет правой руки. Культя обмотана цветной тряпкой.
Однорукий. Убийца, о котором говорил Гай!
— Ты — Тиуториг? — одна из девушек распахнула глаза. — Тот самый… ой. — Подруга толкнула ее локтем.
— Какой тот самый? — однорукий вежливо улыбнулся.
— Тот, что забрался в дом Вара… и ранил преторианца. Говорят, ты это сделал из любви к одной из… одной из нас.
Девушка замолкает. Однорукий смотрит на нее без всякого выражения. Глаза ярко-голубые. Равнодушно-стеклянные.
Девушки затихли. Почему-то вдруг становится жутковато, словно находишься в страшном сне.
— Из любви? — он вдруг засмеялся. — Слышали, воины? Чтобы я делал что-то из любви? Боги, какой мусор в этих маленьких прекрасных головах!
Воины послушно засмеялись.
Туснельда нахмурилась.
Ее похитили или освободили? Как понимать происходящее? А если похитили, то…
Значит ли это, что она свободна от всех обязательств?
Об этом стоит подумать.
Туснельда, дочь Сегеста, царя хавков, 15 лет
…А где-то ждет человек, которого она назовет мужем. Настоящий мужчина и воин. Высокий, красивый, белокожий. И молодой. А не этот невысокий, смуглый и старый… конечно, старый, ему уже почти тридцать лет! Римлянин Гай, который думает только о мести.
Туснельда, сама того не замечая, облизнула губы.
Поцелуй.
Тот, что под звездным небом. Рядом с алтарем предков. Интересно, предки римлянина смотрели в это время на них? А ее предки? И что они подумали?
Боги римлянина и боги ее предков — разве они уживутся?
Гай. Как он ее обнимал. И думал при этом о другом. Он все время был не со мной, думает Туснельда рассерженно.
Как иногда трудно выбрать между мужчинами! Мужчинам всегда проще. Распушили хвосты, как тетерева на току, и довольны. А ты думай. Выбирай.
Римлянин Гай. Херуск Арминий. Один мрачный, ироничный и усталый, другой — молодой, ироничный и красивый.
Они чем-то неуловимо похожи. Оба умеют ее смешить. Оба кажутся старше, чем выглядят. Оба воины. Оба больше похожи на римлян, чем на ее соотечественников. У обоих невыносимый характер.
