Я качаю головой. Усталость поселилась в плечах, в пояснице, в свинцовых икрах, даже в веках… кажется, сейчас я вырублюсь и усну на тысячу лет.
Знакомый конь выносит всадника прямо к нам. Я смотрю на него снизу вверх.
— Марк?
Всадник салютует — коротко и четко. Это Марк Скавр, декурион Восемнадцатого Верного. Тот самый, что привел меня в деревню, где погиб мой брат.
— Разведка докладывает, легат. Впереди — гемы.
Киваю.
— Отлично, Марк. Что еще?
Всадник щурится. Жеребец переступает, фыркает.
— Позади гемы, легат.
Я поднимаю брови.
— Еще?
— Справа и слева — тоже гемы, легат.
Что ж… Похоже, эта прогулка будет не такой легкой, как мы думали.
— А где гемов нет? — спрашиваю я.
Марк усмехается, показывает вверх:
— Возможно, там. Но я не уверен, легат.
— Потому что на небе обычно живут боги?
Марк тянет повод. Жеребец под ним приплясывает, мотает головой. Глаза с поволокой. Красивая скотина.
Всадник ухмыляется. У него сейчас совершенно мальчишеское, озорное лицо.
— Потому что небо я еще не проверял.
Глава 13
АКУЛЫ
Эгейское море, вблизи острова Родос. Некоторое время спустя
Весла опускаются в лазурную, неправдоподобно яркую, словно залитую краской, воду.
Ветер развевает волосы.
— Это акула-бык, — говорит старик-грек. Он коричневый и тощий, словно высушенный солнцем финик. — Она бросается на все, что шевелится. И рвет зубами, как вцепившийся в противника пастуший пес. Видите, как она кипит от ярости, префект? Она никогда не успокаивается, никогда не устает. Никогда не отступает. У нее черная кровь. Рассказывают, что если съесть ее мясо, хер будет стоять, как медный столб — всю ночь напролет. До звона. И никакая сила в мире не сможет его согнуть.
Квинт Деметрий Целест смеется, показывая отличные зубы. Это высокий светловолосый римлянин. Голубые глаза. Большинство матросов смотрят на этого великана снизу вверх.
Грек говорит:
— Вон, дальше, видите — акула с длинными плавниками. Видите? Словно крылья. Она точно летит под водой. Это акула-падальщик, она следует за кораблями, день за днем, ночь за ночью, пока с теми чего-нибудь не случится… и убивает тонущих моряков. Она — самая опасная, префект. Опаснее для моряка нет никого. Даже акула-бык… даже она.
Пока мы на корабле — опасности нет. Пока мы сильны и здоровы — опасности нет. Но стоит оказаться в воде… ослабеть… испугаться… Пиши пропало.
Она убивает выживших после кораблекрушения.
Старик-грек качает головой. Он триерарх, капитан корабля. Почти вся его команда, матросы, гребцы и стрелки — это греки с островов и восточные эллины, из Египта и Александрии, плюс парочка финикийцев и один силач нумидиец. Вольнонаемные. Флот считается вспомогательными войсками. И только морская пехота набрана из римлян, командует ими центурион. А Квинту подчиняются оба — и триерарх, и центурион. По личному приказу Августа, он — префект флота. Очень смешно — флот из одного корабля.
И они гоняются за пиратами. Хотя, как подозревает Квинт, минимум половина его матросов, включая капитана и кормчего — бывшие пираты.
Впрочем, так даже веселее.
Квинт опускает ногу в море, смотрит, как вода бурлит сквозь пальцы. Хорошо идем. Скоро будем у Родоса.
Слышен глухой стук барабана. Барабан дает ритм. Ритм заставляет гребцов делать слитные движения. Слитные движения дают скорость.
Скорость дает вскипающие пузырьки между пальцев.
В прозрачной синей толще скользят вытянутые акульи тела. Квинт ежится.
Опасность приятно щекочет нервы.
Словно опять сидишь за игрой. И летящие над столом кости скоро остановятся и изменят твою судьбу.
Он хмыкает. Раскрывает письмо брата, начинает читать.
За кормой либурны исчезает белопенный след.
* * *
«Приветствую, Квинт!
Когда ты получишь это письмо, я буду уже далеко».
К концу дня легионеры едва стоят на ногах. Бесконечные перестроения, походный марш, ложные атаки гемов, которые нужно отражать, потому что они в любой момент могут превратиться в настоящие…
Ад и Преисподняя.
Мы несем потери — самые большие в легкой пехоте и кавалерии. Всадники турм, входящих в состав легионов, едва не падают из седел от усталости. Я вижу серые лица эквитов. За целый день у них не было ни минуты покоя. Кони тоже утомлены, но их хотя бы меняют регулярно — у каждого всадника по две-три сменных лошади. Но кто сменит самих всадников?
Гемы нас вымотали. Надо признать — у них получается.
Их тактика изменилась. Теперь они постоянно используют ложные атаки, заставляя легионы принимать оборонительное построение, а затем — убегают. Просто убегают, без всякого сражения.
Растворяются в лесу.
Нам чудовищно не хватает конницы. Просто чудовищно. Сейчас вдоль дороги — полно пустошей, редколесья, где всадники могут противостоять быстроногим германцам.
Легковооруженные легионеры несут потери. Их убивают. Град камней, прилетевший из кустов — обычное дело. Наши лучники сбили пальцы, отстреливая отдельных смельчаков, пытающихся подобраться к нашей колонне.
И что хуже всего: скоро начнется дождь.
* * *
Солнце сияет в вышине ярко-голубого неба.
В лазурной воде видны пенные следы.
Квинт лениво перебросил ноги через брус, вытянул их — босые и загорелые — и уперся ладонями в нагретый солнцем настил палубы.
«…Туснельда, дочь германского царя Сегеста. Мы собираемся пожениться», — прочитал он. Письмо брата в этот раз поистине полно открытий.
Квинт Деметрий Целест, младший из братьев Целестов, улыбнулся и кивнул. Гай. Брат. Женится?
Хоть что-то в этом мире происходит правильно.
* * *
Легионы умирали на многих полях сражений. От края до края мира лилась римская кровь. Впитывалась в растрескавшуюся от жажды землю Иудеи, в сырую, мутную от болотной жижи землю Галлии, в мокрый соленый песок Понта, в красную твердую равнину Египта…
В вересковые пустоши Германии.
Мы пришли навсегда.
Только одно мы несем на остриях мечей, на железных концах наших пилумов. Одну истину.
