— Где?!
И вот — долгожданная помощь. Сюда идут германские союзники!
Наконец-то.
Они все ближе. Спасены! Спасены, думают римляне. Ликуют, предвкушая поражение германцев. Арминий, Арминий идет нам на выручку!
— Арминий! Арминий идет нам на помощь! — кричит Тит Волтумий. — Метеллу все-таки удалось. Теперь мы погоним гемов, как шавок.
Всадники приближаются. Уже можно рассмотреть алые вексиллы и зеленые щиты вспомогательных когорт.
Это германские когорты Арминия.
Помощь.
Интересно. Получается, брат провел свои когорты напрямую через лес, не по дороге…
Которая все равно забита нашим обозом.
— Отлично, — говорю я. — Теперь повеселимся.
* * *
Длинное, хищное тело выгнулось на узкой палубе между рядами гребцов. Зубы, острые как зубья, сомкнулись. Рядом с босой ногой префекта…
Квинт мгновенно отскочил — с хохотом.
Матросы закричали, зааплодировали. Им нравится их новый командир. Им нравится его бесстрашие. Им нравятся его причуды. Им нравится даже его рост.
Квинт, прозванный Гумилием, наклонил голову на плечо.
Длинные плавники акулы (не соврал грек), действительно похожи на крылья. Это акула, которая шла за либурной как на привязи — уже два дня.
— Гарс, — сказал Квинт. Центурион кивнул и бросил ему меч. Квинт легко поймал, наклонился…
С силой воткнул гладий в белесое брюхо. Акула забилась.
Пасть акулы раскрывалась, закрывалась… снова раскрывалась.
Огромные зубы в несколько рядов. Чудовищные. Острые.
* * *
И тут они швыряют это. Круглое.
Пока оно летит, я провожаю его взглядом. Круглое летит на фоне серого неба.
Круглое падает на землю, ударяется, отскакивает и подкатывается к ногам кобылы.
Останавливается.
Это голова Метелла.
Мертвые глаза смотрят на меня из-под запекшихся век. Один глаз больше другого, словно даже после смерти префект конницы мне подмигивает.
«В другой раз получишь по шее»
«Да, легат».
Тишина.
И тут все сдвигается. Начинает двигаться на бешеной скорости, несется вскачь.
В рядах легионеров раздается полувой-полустон. Нарастающий, как волна.
Кобыла встает на дыбы и едва не сбрасывает трибуна к чертовой матери. На мгновение я вижу его лицо — белое, без кровинки.
Метелла, с которым я фехтовал на деревянных мечах, больше нет. Его убили. Наши союзники убили.
Я внезапно вижу перед собой лицо Арминия… Луция… Арминия…
Мой брат убил.
«Разве можно доверять варварам?»
— Семнадцатый! — ору я. — Морской! К бою!
Резкий, пугающий звук буцины разносится над легионами. К бою.
* * *
И все равно мы не успеваем перестроиться.
Удар. Столкновение.
Грохот такой, что вот-вот лопнут барабанные перепонки… Я открываю рот и ору вместе с легионерами, чтобы не оглохнуть.
Аааааа! ААААааааААа!
Скрежет металла. Вопли раненых.
Квинтилий Вар, мимо которого бегут легионеры. Лицо Вара — с наползающей на него тенью орла.
* * *
Акулы рвут тело человека, выброшенного за борт. Бурлящая вода, в которой расплывается облако крови.
Разорванные конечности. Истрепанные, белесые обрубки плоти.
Квинт задумчиво смотрит на это, перевесившись с борта либурны. Да, это отличается от того, чтобы бросить в воду куски козлятины. Не сильно, но отличается.
— Пираты, — подходит триерарх, чешет подбородок. — Совсем недавно прошли. Этот, наверное, лишний был. Больной или бедный.
Недавно?
— Тогда почему мы их не видим? — спрашивает Квинт.
Грек пожимает плечами. Квинт щурится. «Как будто ты не знаешь. Ты же сам — такой же пират», думает он.
* * *
Гемы на отличных конях. Стена всадников приближается.
Я уже вижу бронзовые пряжки конской сбруи.
Я вижу — движутся мышцы под лошадиными шкурами. Оскаленные пасти, из которых капает слюна.
Серые комья грязи летят из-под копыт.
Огромные и страшные, они приближаются. Один из всадников вырывается вперед… Скачет перед строем.
Я сглатываю. Проклятье!
Предчувствие пронзает меня, пробегает как разряд молнии — от затылка до пяток.
На всаднике — маска римского кавалериста. С детским выражением на отполированном лице. Серебряная маска.
Это Арминий.
Убийца брата. Брат. Римлянин. Варвар.
Германцы скачут стеной. И вроде бы стена уже должна сбавить ход, чтобы не раздавить первые ряды легионеров… но она не сбавляет. Совсем. Кони роняют пену. Варварские лица в шлемах римского образца — но дешевых, бронзовых — кажутся жестокой шуткой.
Сверкают клинки. Всадники вдруг опускают копья. Нестерпимый блеск металла.
— Легат! — кричат мне. — Осторожнее! Легат!
Коричневая шкура лошади.
Еще немного и меня снесет, раздавит копытами…
Удар.
* * *
Поток конской массы. Тысячи ног. Тысяча лошадиных морд. Тысяча морд не лошадиных.
Германцы — светловолосые и рослые, с яростными светлыми глазами.
Они на крупных испанских лошадях. Которых дали им мы, римляне — вместо германских коней, плохих и низкорослых.
Великаны.
Пешие германцы бегут рядом со всадниками, держась за гривы коней. Такая хитрость увеличивает ударную мощь когорты в два раза минимум. Только гемы на такое способны.
Кровь хлещет и пенится. Удар конской массы сворачивает когорты. Стон и грохот.
Проклятье!
В полной тишине я вижу летящие от копыт комья грязи. Разверстые пасти коней и людей. Клочья пены.
Беззвучно храпящих коней.
Момент, когда все зависло на волоске и сейчас все рухнет.
Момент необратимости.
Ethos Аристотеля. Выражение незрячих глаз Язона — за миг до того, как на него обрушится старый «Арго»…
Кажется, мгновение назад все еще можно было исправить. Что варвары, приближающиеся к нам на хрипящих и роняющих пену конях — идут к нам на помощь.
