Капли стекают с края бронзового бокала. Вино со снегом — холодное. Снежное. Испарина выступила на округлом металлическом боку. Я стираю ее пальцем — холод бронзы, сбегающая капля — затем подношу бокал к губам.
Птицы, думаю я.
Слегка терпкий, отстраненно-ледяной вкус светлого вина — на языке.
Я один. Квинт отправился обратно, в Равенну, на флот — гоняться за пиратами. Вместе с ним уехал Фессал, бывший гладиатор и учитель гладиаторов, ныне — свободный человек. Он добровольно охраняет Квинта от всяческих бед…
И стоит это недорого.
А я собираюсь в Германию. Как хорошо вовремя выпущенные птицы влияют на настроение принцепса! Знамение. Воля богов. Август увидел сотню летящих над крышами голубей и сделал меня легатом.
Хотя, может быть, просто оценил мою предприимчивость и посмеялся. И все-таки сделал меня легатом.
Что ни говори, Август — чудовищно умный человек. Его мотивы сложно понять.
Зато теперь я смогу найти убийц брата. И — покарать.
Обязательно покарать.
У меня осталось слишком мало братьев, чтобы позволить убивать их безнаказанно.
* * *
Удар германцев страшен. Грохот. Грохот такой, словно обрушилась подземная кузница Вулкана.
— Там, там! — кричит «мул». Он не договаривает, но я уже вижу сам.
Великан германец взмахивает молотом. Это примитивное оружие, очень тяжелое, для него нужна огромная физическая сила…
У гема она есть.
БУМ.
Медленно летят ошметки плоти… осколки костей… Смятый железный шлем с оторванными ремнями падет в грязь и катится. Брызги грязи.
Кричат мулы.
От каждого удара великана падает легионер. И больше не встает. Стон и грохот, вопли покалеченных. Германец наступает. В нашем строю — брешь. И все это сделал один человек… Один!
Меня вдруг осеняет.
Это Стир.
Человеческое чудовище с фигуркой Быка. Разноцветные глаза, которые сильно косят. Я помню: оторванная рука в пыли арены… Когда я только приехал сюда, в Германию, Стир дрался на арене как доброволец.
И голыми руками убил гладиатора.
Да, это он.
Гигант-германец разносит наши ряды в кровавую пыль.
Каждый удар молота — примитивного, варварского — крушит доспех, ломает кости…
БУМ.
Удар. Брызги крови. Следующему «мулу» молотом сносит половину черепа. Я вижу, как почти безголовое тело медленно валится на землю, в грязь…
Легионеры кричат. Они подаются назад, в стороны… ломают строй. Фронт центурии прорван. Мы на грани паники.
Стир. Германский великан-безумец. Я сжимаю рукоять гладия. Вот где бы нам пригодились военные машины! Скорпион, потерянный вместе с обозом. Его гигантской стрелы хватило бы и на этого великана.
Но машин у нас больше нет.
Время застывает.
Один миг — и все снова начинает двигаться. Молот взлетает — я вижу насечки на бронзе…
Наши ряды расколоты. В образовавшуюся брешь вливаются гемы… которые сами стараются держаться подальше от Стира. Отлично. Гемы смирились со своим прирученным чудовищем, своим выродком… И сами же его боятся.
Гигантомахия.
Когда дети Титанов и Людей, гиганты собрались штурмовать небо, против них встали боги.
И эта битва стала последней.
Эта легенда мне всегда нравилась. Боги, ростом с обычных людей, против гигантов ростом с пятиэтажный дом.
— Дайте мне пройти, — говорю я. — Ну же! Быстрее!
Вместо того чтобы расступиться, моя охрана смыкает передо мной ряды.
— Тит! Что за?!
Тит Волтумий качает головой. В висках — седина, от носа идут скорбные линии. Центурион усмехается, в уголках глаз собираются насмешливые морщины.
— Я не знаю, как должны умирать старшие центурионы, легат. Но очень надеюсь: быстро.
— О чем ты говоришь, Тит?!
— Вам нельзя. Мне можно. — Он разворачивается и идет. Солдаты не дают мне протиснуться за ним. Что за ерунда?!
— Разойтись! Пропустите легата! — кричу я на них. Но «мулы» стоят как стена.
— Тестудо! — орет другой центурион, не Тит. Легионеры мгновенно смыкаются в черепаху.
Эта «черепаха» ползет к великану-германцу.
Стир замечает ее и рычит. В разноцветных глазах плещется безумие — пугающее, явное, сбивающее с ног.
Один из гемов поворачивается и пытается убежать.
Стир хватает его за шкирку левой рукой, поднимает в воздух и — швыряет в «черепаху». Я моргаю. Невероятная сила! Грохот. Люди разлетаются в стороны, как игорные камни. Стоны. Крики.
«Держать строй!» — орет центурион. Другой, не Тит. «Держать!»
Наши больше не рискуют нападать на Стира. Он медленно поворачивается, как огромный медведь в окружении собак. Вокруг него пустое пространство. И — мертвые тела.
— Легат, смотрите! Легат!
Я вижу: Тит Волтумий, склонив голову, идет на чудовищного германца. В руке старшего центуриона — простой солдатский гладий.
— Эй, помнишь меня? — говорит Тит негромко.
Тишина.
Кажется, все мы — и римляне, и германцы — смотрим сейчас только на этих двоих.
Стир поворачивает голову — и ищет взглядом, не понимая. Глаза разного цвета косят еще сильнее, чем раньше. Затем Бык видит центуриона и кричит — глухо и страшно. Безумец. Огромный молот в его руках взлетает и снова опускается. Глухой удар по трупу легионера у его ног. Брызги крови…
Центурион идет. Привычным солдатским шагом. Меч у правого бедра…
— Тит! — кричу я.
* * *
Я закрываю глаза и вижу: Тит Волтумий, наклонив лобастую голову, идет на чудовищного германца. В руке центуриона — короткий гладий из плохого железа.
Он идет.
Бык кричит — глухо и страшно. Безумец. Огромный молот в его руках взлетает и опускается в очередной раз. БУХ. Глухой удар. Брызги крови взлетают и…
Центурион идет. Клинок у правого бедра.
Я вижу.
Снова и снова.
* * *
— Осторожно!
Молот опускается рядом с центурионом. БУХ! Центурион чуть приседает, прищуривается…
Тит молниеносно колет гладием — в руку великана.
Еще раз и еще. Порезы быстро наливаются кровью. Молодец, Тит!
«Сложное сделать — простым».
Молот, наконец, выпадает у Стира из рук. Плюхается в грязь — огромный, помятый, убийственный.
