— Гай… — он снова называет меня по имени, как в тот день в германской деревушке. — Когда я… я умру…
— Тит, нет!
— Верни меня, Гай. Мне… нужно… с вами.
— Тит, я не могу. Это… так нельзя!
— Надо, — говорит он отчетливо. И застывает. Ярко-медовый глаз продолжает смотреть на меня, но жизни в нем больше нет.
Тита Волтумия больше нет.
Я не знаю, как должны умирать старшие центурионы…
Но я очень надеюсь — быстро.
Прощай, центурион.
Я достаю Воробья.
* * *
Я не говорю: вернись.
Я говорю: живи.
Я говорю: лети вперед, Тит.
Туда, где ты будешь счастлив. Счастлив ради нас всех, погибающих в этот час в грязи проклятой Германии.
Удачи, центурион.
Может, еще увидимся.
Хотя… вряд ли.
* * *
Марк наклонился. Его вырвало. Он вытер рот ладонью, выпрямился и пошел вперед. Декуриона качало, словно после недельной пьянки.
Марк огляделся. Перед ним на поляне лежали его всадники. Мертвые. Галлию разрубили голову. Фимена пронзили дротиком. Остальным повезло не больше. Кажется, Кезону удалось уйти… а, нет. Вот и Кезон.
Декурион дохромал до жеребца, лежащего на боку посреди поляны. Сомик был мертв. Над лиловым глазом кружили мухи. Как они так быстро появляются? Марк остановился рядом со старым товарищем.
— Вот ты сволочь, Сомик, — сказал он, в горле дрожало что-то. — Вечно я из-за тебя мучаюсь.
Только сейчас, глядя на мертвого жеребца, Марк понял, что они все-таки проиграли. Декурион отогнал мух. Сомик, скотина. Ну, укуси меня! Что же ты! Или сделай еще какую гадость, а?
Жеребец не шевелился. Мухи летали. Жизнь продолжалась.
— Эй, римлянин! — окликнули его с жестким акцентом.
Декурион поднял голову. К нему приближались гемы.
А ведь могли и проскочить, подумал Марк с сожалением. Не проскочили.
…Они почти добрались до легиона, когда повстречались с тенктерами. Их было человек тридцать, римлян — одиннадцать. И те, и другие — опытные воины. В первой стычке Марка потерял половину своих. Галлия стащили с седла — Марк видел, как тот падает под копыта. А больше ничего не видел — потому что рубил и кричал, как сумасшедший. Колени свело.
А потом Сомик споткнулся, и Марк полетел через его голову.
Удар.
И наступила темнота. Тихо. Красноватая, пульсирующая темнота. Темнота, прорезанная красными молниями кровеносных сосудов.
Затем Марк открыл глаза, но все было кончено.
Теперь вот — германцы.
Кашель едва не убил его на месте, без боя. Внутренности разорваны в клочья, в груди болит так, словно там ничего целого не осталось. Никаких больше легких, Марк. Оставим это другим. Потому что у тебя внутри — кровавая жижа, наполненная битым стеклом и ржавым железом.
Он поднялся. Пошел.
Вдыхаешь, и воздух словно полон ржавых иголок.
А потом ты их выхаркиваешь…
Декурион плюнул на ладонь. Сгусток крови. Отлично. Просто отлично.
Не глядя, вытер ладонь о край туники. Синей, морской. И грязной, как черт знает что.
Марк потянул из ножен спату. Что ж, если пришло время умирать…
Сделаем это по-настоящему.
— Сволочи, — сказал Марк. — Ну, кто первый?!
Но их было слишком много для него, оглушенного падением.
Следующий удар выбил оружие у него из ладони. Гем наступил на клинок спаты ногой. Марк оскалился, приготовился прыгнуть. Надеюсь, у меня кровь на зубах, подумал он мимолетом. Так страшнее.
Гем засмеялся. Красивый, сволочь, и наглый. Так и хочется вбить ему смех в глотку…
Топот копыт. Кто-то спрыгнул с лошади и шел теперь к ним.
— Развлекаемся?
Гемы обернулись, готовые драться. И тут же расслабились.
Марк от бессилия хотел застонать.
Однорукий! Здесь!
— Тиуториг? Что тебе надо? — спросил один из германцев. — Этого мы взяли.
— О! Я его знаю, — сказал Тиуториг. Помедлил, глядя на Марка весело. — И он, вроде как, мой приятель.
— Что?!
Однорукий выхватил меч. Два гема упали, не успев даже открыть рты.
Последний попытался бежать, однорукий с легкостью достал его в затылок острием спаты. Гем упал, забился, заливая кровью пожелтевшую траву. Однорукий подошел и пригвоздил его к земле, выдернул меч.
Марк ловил ртом воздух. Что происходит?!
Однорукий усмехнулся.
— Что, разведка, не ожидал? Сюрприз.
Латынь у него была хоть и с акцентом, но очень правильная, грамотная. Марку так никогда не заговорить.
Окровавленный меч в единственной руке Тиуторига дымился на холоде. Из живота мертвеца поднимался легкий дымок — Марк почувствовал во рту привкус крови и сплюнул.
— Зачем ты убил своих? — спросил он странного гема, за которым гонялся по всей Германии.
Гем продолжал скалиться. Это была страшная улыбка. Словно лежалый мертвец пришел с того берега Стикса. Выбрался из черных болот Коцита, убежал от адского пса Цербера. Теперь он здесь.
Однорукий вытер длинный — галльский — клинок о рубаху мертвеца.
— Они мне не свои, — сказал он. — Плевать я на них хотел, разведка. Если честно.
— Ты из Парфии, — догадался Марк. — Шпион. Правильно?
Гем расхохотался.
— Из Парфии, из Парфии… Бери выше, разведка.
Куда выше? Марк закашлялся, сплюнул. Потом понял.
— Ты что — бог?
Гем засмеялся. Ярко-голубые глаза горели безумием.
— Почти. Я — комсомолец. Ну что, разведка, поиграем?
Он бросил ему его, декуриона, спату.
Комсомолец? Каких только народов на свете не бывает, подумал декурион. Впрочем, какая разница…
— В честь сената и народа Рима, — сказал Марк. Поднял спату — хорошая ты моя. — Готовься к смерти, комсомолец.
— В честь императора и Рима, — передразнил однорукий. Мягким быстрым движением, как сгусток ртути, перетек на другую сторону поляны. — Готовлюсь к смерти, разведка.
Марк аккуратно перешагнул труп. Безумный однорукий гем… сейчас мы узнаем, из чего ты сделан.
«Или узнаем, из чего сделан я».
Из мяса и кишок.
Из мужества и чести.
